Марина Серова - Страховка от любви

– Трудно сказать, – пожал плечами вдовец. – Для меня самого это большая загадка.

– То есть у вас нет никакой собственной версии по этому поводу? Даже самой нелепой и маловероятной? – уточнила я.

– Вообще-то есть одна, – нерешительно признался вдовец.

– Какая?

– У Ани тридцатого марта день рождения. Возможно, она планировала отметить его на даче, поэтому хотела на месте прикинуть, как разместить гостей, или же, напротив, собралась забрать посуду, которую мы оставили там после новогоднего застолья.

– Да, такое вполне могло быть, – подтвердил Борис Федорович. – Я собирался приехать в Тарасов на день ее рождения. Аня говорила мне по телефону, что намерена устроить пышное торжество. Моя дочка любила праздники. На даче места много.

– Подумать только, Аня не дожила до своего юбилея всего несколько дней. – Вдовец снова наклонился вперед, опершись локтями о колени.

– Валера, к чему эти бабские причитания! Лучше скажи, неужели Анюта совсем не советовалась с тобой, как праздновать свой день рождения? – Клиент в какой-то степени помог мне своим вопросом.

– Советовалась. Я сказал, что готов взять на себя музыкальное сопровождение. – Вдовец вдруг приосанился.

– Не удивлюсь, если ты решил притащить на банкет весь симфонический оркестр. – Тесть язвительно усмехнулся.

– Папа, зачем вы так передергиваете? Да, я имел в виду наших музыкантов. Разумеется, весь симфонический оркестр на домашнем празднике – это перебор, но струнный квартет был бы в самый раз. Анна, между прочим, со мной согласилась. Она сказала, что живая струнная музыка – это сейчас в тренде. Только мы так и не решили, где именно будем устраивать банкет. Если бы сейчас было лето, то, конечно же, дача подошла бы идеально. Но в марте в поселке грязь непролазная. Удивляюсь, что Аня не застряла по дороге. Было бы лучше, если бы она не смогла доехать до места и вернулась обратно. – Вдовец встретился взглядом с тестем и осекся. Выражение лица Крайнова так и говорило, что смерть Анны – это уже данность, и условное наклонение тут не уместно.

– Значит, Анна поехала на дачу, не предупредив вас об этом, – подытожила я. – Кто же обнаружил ее там?

Ответом на мой вопрос была тишина, причем весьма красноречивая. Валерий снова закрыл лицо руками, а тесть, конечно же, зная, кто обнаружил тело его дочери, смотрел на зятя, нахмурив густые седоватые брови.

– Я, – наконец произнес Валерий, не открывая при этом лица.

– На третьи сутки! – с явным укором добавил Крайнов. – Моя дочь уже три дня была мертва, а он ни сном ни духом!

– Папа, зачем вы так? Я же вам уже все объяснил!

– Какой я теперь тебе «папа»? И ведь при жизни Анюты никогда меня так не называл, а тут заладил: «Папа да папа!» Нет у меня сына, понял?

– Борис Федорович, зачем вы со мной так? Я Аню любил не меньше вас.

– Валерий, значит, вы все-таки догадались, что ваша жена поехала на дачу? – уточнила я.

– Да, но не сразу. Когда она не пришла домой ночевать, я места себе не находил. Такого никогда раньше не случалось. Я все думал, вот сейчас Аня откроет дверь и войдет… Но время перевалило за полночь, и я понял – с ней что-то случилось. Что-то нехорошее. – Вдовец медленно проговаривал каждое слово. Крайнов стоял рядом и сверлил зятя уничтожающим взглядом. Конечно же, он не раз слышал рассказ Валерия о произошедшем, но хотел, чтобы он снова повторил его, теперь уже для меня. И тот повторял: – Поскольку она уехала куда-то на машине, я решил, что она попала в ДТП, и стал обзванивать больницы и морги. Анны нигде не оказалось, и это обнадеживало.

Мой следующий вопрос был совершенно не оригинален, но он логически вытекал из всего услышанного:

– Валерий, а вы на мобильный телефон жене звонили?

– Конечно. Я набирал ее номер каждые полчаса, если не чаще. Сначала она просто не отвечала, а потом сигнал вообще исчез. Вероятно, мои звонки разрядили телефонную батарею. Утром я пошел на работу, чтобы отпроситься. По телефону Каморин, это наш дирижер, – пояснил скрипач, – даже не стал бы разговаривать со мной об этом. Впрочем, Юрий Павлович и в филармонии не дослушал меня до конца. Он категорично заявил, что на репетиции должны присутствовать все без исключения, и мне пришлось остаться в филармонии до позднего вечера. Каморина, в принципе, можно было понять – до премьеры оставалось всего ничего, а у нас заключительная часть симфонии была совершенно не отработана. Репетиция затянулась до самого вечера. А потом был сборный концерт. Так что в среду я вернулся домой уже в одиннадцатом часу вечера.