— Стас, ты мне нужен, очень-очень нужен…
— Вероника… — Таким тоном начинают окончательный отказ. — Извини, это невозможно, слишком много завязано на мне людей. (О да! Особенно на мальтийском побережье! Как тут не усмехнуться? Горько усмехнуться.) Кстати, как у тебя с деньгами? Выслать?
— Да. Мне нужны деньги на похороны.
Вот, пожалуйста! Если б послала его минутой раньше, где бы деньги взяла? Вероника подобрела, когда слушала:
— Завтра утром перечислю на твою карточку. В общем, завершай всю эту бодягу с похоронами и возвращайся, не торчи там.
— Я не знаю, когда приеду, меня заставили подписать дурацкую бумажку… подписку о невыезде.
— Как-как?! Подписку? С какого перепугу?
— У меня есть мотив, так следователь сказал. Зина оставила мне свое имущество.
— Выходит, тебя подозревают в убийстве собственной сестры?
Вероника будто удар тока получила, до ее сознания полностью не доходило, что означает подписка, не до того было. Подозревают — звучит жутко, ведь известно, что если других подозреваемых не найдут, убийство повесят на нее. Впрочем, повесят без «если», у нее есть мотив, а органам нужны показатели, раскрываемость, почет и уважение, ну, еще очередные звания и прибавка к зарплате. Ничего себе! Зинка влипла, а вместе с собой и сестру потащила! Она всегда тащила ее… но что теперь об этом думать!
— Нет-нет, это не так серьезно, — промямлила Вероника в трубку, на самом деле не веря в то, что говорила. — Просто они ищут тех, у кого есть мотивы, потом проверяют… Я же была очень далеко! Как же могла… Короче, мне ничего не грозит, успокойся.
— Мне бы твою уверенность. Ладно, посмотрим, что там следователь надумает. Держись. Завтра позвоню.
И ей бы уверенность. Вероника бросила трубку рядом на кровать, на которой лежала, снова ее глаза сфокусировались на потолке, там хоть ничего не отвлекало от мыслей. Собственно, мысль была одна: ее подозревают! В убийстве?! Бред. Но учитывая, сколько по тюрьмам томится невиновных людей, бред перевоплощался в реальность. Ее положение хуже, чем казалось, а Стас не по-мужски устранился, он обязан приехать и защитить будущую жену, выходит, она долго искала и выбрала ненадежного человека?
Но «подозревают» — главнее, страшнее, эта мысль была убийственной. Нужно что-то делать, каким-то образом убедить Ларичева в своей невиновности, если только он захочет в этом убедиться, в чем Вероника сомневалась. Правда, сейчас на первом месте стоит Зина, как справиться с этой проблемой? Знакомых в городе нет, кроме… Неужели опять к следователю придется нестись?
Ларичев открыл дверь ключом, вошел на цыпочках, хотел сюрпризом явиться: опля, вот он я! Не вышло. Нинуся вылетела из комнаты, как из хлопушки конфетти, и столько же от нее шума:
— Почему так долго? Я жду, жду… Ночь на дворе, а тебя все нет! Не бросай пиджак, повесь в шкаф. Тапочки я помыла, не ходи босиком. Иди на кухню, кормить тебя буду. Руки не забудь вымыть.
— Нинуся, ты как сварливая жена, — робко пожурил он дочь по пути в ванную. — Эдак тебя никто замуж не возьмет, все женихи разбегутся.
— Ну и пусть разбегаются, — уже из кухни крикнула Нинуся. — И вообще, ты быстрее выйдешь замуж за жену.
— Не-ет, — пробасил он из ванной, — я больше не женюсь.
— Все так говорят, — сказала мудрая дочь. — А потом влюбляются и женятся.
— Нинуся, я теперь люблю одну-единственную женщину: тебя.
— И правильно. Тогда, когда вырасту, я с тобой буду жить, ты ж без меня пропадешь.
— Эт-точно, — констатировал Ларичев, заходя в кухню, да так и вытаращил глаза. — Суп? Котлеты? Откуда роскошь?
— Бабушка приезжала, — вздохнула Нинуся. Ей хотелось бы похвастать, дескать, это я приготовила, пробуй, но врать еще не научилась. — Заглянула в холодильник, а там все есть, но нужно готовить. Она и приготовила, а я помогала.
Бабушка — мать бывшей жены. Естественно, разведясь с ней, с тещей он не поддерживал дружеских отношений, поэтому озаботился:
— Маме не доложит, что я тебя голодом морю?
— Что ты! Она же любит меня, значит, не будет сердить.
Детская непосредственность — качество замечательное, отличается от взрослых игр бесхитростностью, а то иной раз взрослая непосредственность смахивает либо на умственную отсталость, либо на ту самую простоту, которая хуже воровства. В этом смысле ребенок открыт, он такой, какой есть, но и в своем восьмилетнем возрасте Нинуся неплохо усвоила, что на любви можно спекулировать. Как к этому относиться? А черт его знает! Ларичев слишком дорожит дочерью, чтобы заниматься воспитанием и грозить пальцем, читая длинные нотации.
Читать дальше