– Муж ваш на работе? – спросил Антон.
– Отдыхает, – Костырева взглядом показала на прикрытую цветастой занавеской дверь в маленькую комнатушку. – После ночной смены. На железной дороге он дежурным работает.
За занавеской раздался кашель, из-за нее появился крупный, почти под потолок ростом, мужчина, похожий на цыгана, только без бороды и усов.
– Какой тут отдых, – растирая ладонями лицо, сказал он и грузно опустился на табуретку.
– Вот опять из милиции, – виновато посмотрев на мужа, сказала Костырева и уткнулась в передник.
– Теперь мы к милиции привязаны. Нюни распускать ни к чему. Раньше жалеть надо было.
– Разве я не жалела?
– Не с той стороны, видно, жалела, – глядя себе под ноги, хмуро проговорил Костырев и, не поднимая головы, спросил, адресуя вопрос Антону:
– Словили уже воров? – Получив отрицательный ответ, удивился. – Что так долго не можете словить? Третий день пошел… Ну, ничего, словите.
Антон высказал предположение, что, может статься, Федор не имеет никакого отношения к преступлению, но Костырев, в отличие от матери, не стал защищать сына. «Как не имеет! Заодно он с Пашкой. Если Мохов был в магазине, значит, и наш там. Костыревы за чужие спины никогда не прятались. Словите паршивца, дайте на всю катушку. Пусть поймет! Опозорил перед миром. Мать тут расплакалась, с пути сбили, видишь ли, ее сыночка… Порядочного человека никто с пути не собьет. А уж коли сбился, то не человек это, а дерьмо самое настоящее».
– Но ведь Федор уехал из райцентра в пятницу, а магазин обворовали в ночь с субботы на воскресенье, – попробовал еще защитить Антон.
– Верно, в пятницу, верно, – обрадованно подхватила Костырева, но муж оборвал ее:
– Ты провожала? Нет. И я не провожал. Никуда он в тот день мог и не уехать. Для отвода глаз унес из дома чемодан.
Костырев помолчал и, словно между прочим, сказал:
– Говорят, Гогу-Самолета в магазине мертвого нашли.
Антон промолчал.
– Паршивцы не должны бы его прикончить… – Костырев кашлянул, подумал. – Пашка Мохов – трус, а наш на убийство ни за какие пряники не пойдет. В этом ручаюсь.
Слушая, Антон посматривал в окно. На противоположной стороне улицы, у остановившихся рядом с конторой «Сельхозтехники» автомашин, разговаривая, курили шоферы. За конторой виднелся обворованный магазин. Над его крышей безмятежно кувыркались в высоком небе пестрые голуби.
Выяснив, что в последние дни никакие друзья и знакомые, кроме Павла Мохова, к Федору не заходили, Антон поднялся. Костырева вышла проводить. Дойдя до калитки, торопливо заговорила:
– Не слушайте нашего отца. Суровый он. Намедни со Светой поругался из-за Феди. Последнее время она долго у нас не была, экзамены за институт сдавала. А вчера – как снег на голову. Письмо какое-то получила. Тревожная, нервничает. Не поздоровалась даже – и сразу. «Где Федя?» Сказали мы про кепку, не стали скрытничать. Аж вся побледнела, говорит, догадывается, откуда ветер дует, и сразу собралась уезжать. Пообещала всех дружков на чистую воду вывести. А понадобится, на суде в защиту Феди выступит, никого не побоится. Тут отец и напустился. Дескать, Федя не заслуживает того, чтоб его защищать, – Костырева вытерла слезы. – Вы уж, ради бога, поговорите со Светой. Света может рассказать, чего мы с отцом ни сном, ни духом не знаем.
Антон записал новосибирский адрес Березовой и попрощался.
В райотделе его ждала новость. При попытке продать по спекулятивной цене дефицитную женскую кофточку в аэропорту Толмачево задержали Павла Мохова, а вместе с ним и Федора Костырева. В их чемоданах, кроме личного дешевенького белья, обнаружены дорогие вещи с неоторванными фабричными ярлыками, две новенькие, в упаковке, опасные бритвы и билеты на самолет до Якутска.
Об этом сообщил подполковнику Гладышеву инспектор областного уголовного розыска Степан Степанович Стуков, имевший поручение от своего начальства контролировать задержание преступников по ориентировкам райотделов милиции.
В этот же день Антон срочно выехал в Новосибирск.
Электричка бойко постукивала на стыках рельсов. Мимо мелькали подступающие почти вплотную к железнодорожному полотну березки, лениво тянулись просторные ярко-зеленые поля. Глядя в окно, Антон перебирал в памяти обстоятельства дела. В общем-то, если бы не труп Гоги-Самолета, оно не представляло большой сложности. Ревизия установила недостачу в три с половиной тысячи рублей. Сумма не ахти какая. По вещам и опасным бритвам, обнаруженным у Мохова и Костырева, можно наверняка доказать причастность их к преступлению. К тому же – отпечатки пальцев Мохова на разбитом стекле прилавка и на обрубке металлического прута, которым был выдернут дверной запор, – улика серьезная, и отрицать ее бессмысленно. Труднее установить связь преступников с погибшим электромехаником Лаптевым.
Читать дальше