Михаил Черненок - Следствием установлено

Антон промолчал. Вспомнил, что об этом же говорил Иннокентий Гаврилов, когда во время допроса подполковник попросил его охарактеризовать внешность Зорькина. Медников тоже взял снимок, долго разглядывал его и тихо проговорил:

– Если быть откровенным, раньше не особо верил, что такого сходства можно добиться, а оказывается, факт – не реклама, а?… Вот работают ребята так работают!

– Помнится, когда первый раз мы ехали с Чернышевым в Ярское, ты говорил, что после Герасимова восстановлением портрета у нас в совершенстве никто не владеет, – повернувшись к нему, заметил Антон.

– Не учел, что у выдающихся людей всегда остаются способные ученики, – признался Медников.

– Скажи, Боря, как тебе удалось уговорить ребят заняться восстановлением портрета? – спросил подполковник. – Насколько мне известно, работы у них хватает. Причем, работы серьезной, научной.

Медников улыбнулся:

– Главное, Николай Сергеевич, в любом деле – заинтересовать людей. Я же их всех там увлек нашим делом. Работали, что называется, не за страх, а за совесть, не считаясь со временем.

Подполковник неторопливо закурил, подвинул коробку «Казбека» Медникову. Борис покачал головой, достал свою красивую пачку импортных сигарет и демонстративно положил ее рядом с «Казбеком». Подполковник улыбнулся, поднял на Антона глаза:

– Давай, Бирюков, докладывай.

Антон открыл папку с материалами дознания.

Тот сентябрьский вечер был с дождливыми ранними сумерками. Холодный ветер рвал с деревьев пожухлые выцветшие листья, стегал по смотровому стеклу кабины, сдувая с него дождевую воду.

Стараясь пораньше выгрузить зерно, Бухарев жал на всю железку. Навстречу попадались редкие пустые машины. Проехал на понурой кляче, запряженной в полуразвалившийся ходок, почтальон из Ярского. Усилившийся дождь совсем замутил видимость, пришлось включить фары. Неожиданно в свете фар что-то забелело. Бухарев затормозил, нехотя вылез из кабины. Посреди дороги валялась толстая пачка газет, еще не успевших размокнуть. «Почтальон потерял, – догадался Бухарев и решил:– Надо подобрать, пригодятся…» Бросил газеты в кабину, из них выпала телеграмма. Какой-то Георгий сообщал, что приедет вечером. «Приедешь…» – мрачно подумал Бухарев, скомкал телеграмму и швырнул ее в придорожный кювет.

Сдав на элеватор зерно, Бухарев по привычке завернул к железнодорожному вокзалу. Приезжавшие в райцентр с последней электричкой часто искали попутные машины, чтобы добраться до своих сел. И расплачивались они щедрее – не ночевать же на вокзале. До прибытия поезда оставалось больше часа. Чтобы убить время, зашел в вокзальный буфет, хотел выпить пива. Его не оказалось. Народу в буфете почти не было. Выпросил у буфетчицы из-под прилавка стакан водки. Пожевав засохший пирожок, попросил еще сто пятьдесят и бутылку с собой.

Дождь зарядил не на шутку, а время после второго стакана будто промелькнуло. Среди высыпавших на перрон из электрички пассажиров Бухарев сразу приметил моряка с коричневым чемоданом, наметанным глазом определил: этот за ценой не постоит. Открыв дверцу, высунулся из кабины и спросил:

– Куда, служба?

– До Ярского.

– Червонец, – в шутку загнул Бухарев.

– Держи, – как ни в чем не бывало согласился моряк и подал красненькую.

«Вот это денежный мужик!» – удивился Бухарев – таких щедрых «клиентов» ему еще не попадалось.

– Чемодан в кузов клади, под брезент, а сам в кабину залазь.

Дорогой разговорились. Моряк оказался общительным, за словом в карман не лез. Сам Бухарев говорил не много, больше слушал. От водки шумело в голове, захотелось курить. Пошарил по карманам – пусто. Спросил моряка:

– Папироски не найдется?

Моряк достал портсигар. При свете спички матово блеснуло серебро и словно обожгло Бухарева.

– Поди с тридцатку стоит? – кивнув на портсигар, хрипловато спросил он.

– Подороже, – без хвастовства ответил моряк.

– Хорошо на службе платили?

– Последние два года на сверхсрочной был, неплохо получал.

– В Ярское к кому едешь?

– Девушка там у меня, невеста.

– Сберкнижку, поди, ей везешь, – закинул удочку Бухарев. – Бабы, они деньги пуще всего любят.

Моряк засмеялся:

– Я, друг, все своё вожу с собой. И еду не к бабе, а к девушке.

Бухарев по-своему понял ответ: «Моряки на деньги свысока смотрят, привыкли их лопатой грести. Они не жмоты, чтобы из-за десятки в сберкассовых очередях выстаивать». Возбужденное алкоголем воображение нарисовало коричневый чемодан, забитый плотными пачками десятирублевок. «Сверхсрочная морская служба – не зэковский лагерь, – продолжал размышлять про себя Бухарев. – В месяц по сотняшке, и то за два года почти вон сколько набегает. С такими деньгами любая баба не отошьет. К невесте, видишь ли, едет, не к бабе, а к девушке. Девушкам тоже деньжонок только подбрасывай, нагишом на столе танцевать будут. Телеграмму, говорит, дал. В кювете твоя телеграмма лежит», – вспомнив о поднятой с дороги пачке газет, злорадно подумал Бухарев.