Михаил Черненок - Следствием установлено

– Я считал, что он на флоте служил. В тельняшке ходит…

– Это полосатая-то матросская майка? – Фроська сердито махнула рукой. – На базаре купил. Лет семь, не то шесть, назад вместе ездили в райцентр. Телку зарезали, продали мясо. Дала чуде-юде десятку, чтоб путнюю рубаху себе купил. На полчаса кудай-то крутанулся, является выпимши и, вместо рубахи, дурацкую майку приносит. Первое время только по праздникам ее таскал, а последний год и в будни не снимает. Рукава уж измочалились, обрезать пришлось, – Фроська хмыкнула:– На флоте, скажете тоже! Его ж из-за малограмотности даже и не брали в армию.

Под окном конторы фыркнул, как уставшая лошадь, председательский «газик». Лязгнула дверца. В коридоре послышались грузные шаги, дверь отворилась, и в кабинет вошел основательно запыленный, но веселый Чернышев. Антон, уступив ему место, пересел к окну. Маркел Маркелович устало потер спину, блаженно вытянул под столом натруженные за день ноги и возбужденно заговорил:

– Вот работнули сегодня! Не меньше двух планов сделали. Вся деревня на лугах была, даже дед Слышка с Юркой Резкиным не вытерпели к вечеру, помогать пришли, – передохнул и посмотрел на Фроську: – Ты ко мне, Ефросинья? Благоверный твой все спит? Выпрем мы его из колхоза, ей-богу, выпрем!

– А лучше б совсем его из Ярского выпереть, не только из колхоза, – Фроська решительно рубанула рукой. – Сегодня просыпался, к следователю вот ходил. Щас я из-за чуды-юды тут объясняюсь, оглоблей его… – опять осеклась и посмотрела на Антона. – Можно домой иттить? Дел у меня дома по горло.

Антон наклонил голову. Чернышев живо повернулся к нему, едва только захлопнулась за Фроськой дверь, участливо спросил:

– Твои как дела? Есть сдвиги?

– Незначительные, – признался Антон и стал рассказывать.

Чернышев слушал внимательно, не перебивая и не задавая вопросов. Изредка устало потирал виски, морщился словно от головной боли.

– И как теперь искать этого шофера? – спросил он, когда Антон рассказал все, вплоть до Прониной «безразмерной» тельняшки.

– Куплю бутылку пива, стану на большой дороге. Как увижу ЗИЛ с бежевой кабиной, бутылку шоферу: «Открой, друг». Если к зубам поднесет, в кутузку его. Следующего буду караулить. И так, пока всех, кто зубами открывает, не переловлю. Затем опознание устрою, – невесело пошутил Антон.

– Да-а… – Чернышев устало провел ладонями по лицу. – Нерадостные дела, однако раньше времени не отчаивайся. Иголку и то в стогу сена при желании найти можно. Важно: как и сколько человек ее искать будут.

– Столбову я примерно так и сказал.

– Ты верь ему, Антон, не давай Витьку в обиду, – Чернышев оживился: – Знаешь, какую он замечательную штуку сегодня предложил?» Если к утру переоборудует свой трактор, мы уже завтра три суточных плана на метке сена отгрохаем, – и улыбнулся: – Значит, голуба моя, и к Проне приглядывался? Шутки шутками, хоть Столбов и Резкин скидывают его со счетов, а человек он шкодливый. По пьянке, правильно Витька сказал, и за кирпич, и за ножик схватиться может. Только в данном случае не… не подходящ Проня. Тельняшка отпадает, остается бутылка пива. Вот и надо этого шофера искать. Не иначе – приезжий кто-то. Из своего района Столбов сразу бы человека определил. А приезжих по осени у нас действительно бывает много: и краснодарские, и ростовские, и пермские, и новосибирские, – Чернышев поднялся, устало потянувшись, прошелся по кабинету. – Время позднее, пошли сейчас домой, а завтра с утра подниму на ноги всю бухгалтерию, и ты вместе с ними посмотри-ка внимательно архив за тот год: наряды, ведомости, справки разные, трудовые соглашения. Надо хотя бы ориентировочно составить картину, из каких областей в тот год работали у нас на уборке приезжие шоферы.

Поздно в этот вечер погас свет в доме Чернышева. Давно опустел почти ведерный старинной работы самовар, а Маркел Маркелович с Антоном все не вставали из-за стола. Неторопко, сумрачно шла беседа. Антон, будучи юристом, понимал, насколько нелегко доказать непричастность к случившемуся Столбова. Чернышев, хотя и не знал тонкостей юриспруденции, но тоже отчетливо представлял себе, как трудно найти истину в столь запутанном давнем преступлении. В отличие от Антона, не исключавшего возможность участия в случившемся жителей Ярского, Маркел Маркелович был почти полностью убежден, что никто из его односельчан не мог пойти на убийство или соучастие в нем.

– Пойми, голуба моя, – рассудительно говорил он Антону, – от своих утаить преступление не так-то просто. Тут по глазам увидят неладное. Это ж деревня. Утром хозяин курицу зарубит, вечером все село знает. А ты говоришь об убийстве человека. Это тебе не пирог с малиной съесть и облизаться.