Сильвина Окампо: Ненависть любви

Однако один из подозреваемых оказывается полицейским — чего в классическом детективе быть не должно. Любовная тема едва ли не заслоняет собой тему расследования — чего не должно быть также. Развязка не удовлетворяет читателя: ведь объяснено только одно отравление, а их произошло три. Возможно, ключ ко всей истории нужно искать в одной из последних фраз: «…Эмилия и Атвелл поженились и, вероятно, счастливы». Никаких хэппи-эндов в серьезных вещах Биой Касарес себе не позволял, исключение составляли только вещи пародийные, вроде рассказа «Юных манит неизвестное».

Значит, скорее всего, перед нами очередная пародия или нечто сродни пародии. При внимательном рассмотрении это очень похоже на правду. Главный герой доктор Умберто Уберман — персонаж насквозь комичный: носящий итальянское имя в сочетании с немецкой фамилией, мужественно сознающийся в ограниченности своего умственного кругозора и, в довершение всего, боязливый, как нутрия; комиссар Обри, глядящий «проникновенно и грустно» своими голубыми глазами и «создающий атмосферу духовности» разговорами о литературной масс-продукции второй половины XIX века; разбросанные по тексту цитаты из вымышленных авторов и так далее.

Роман вышел в свет в 1946 году. А это значит, что создавался он в самый разгар экспериментов Борхеса и Биой Касареса с Бустос Домеком. Возникает вопрос: зачем Биой Касаресу понадобилось создавать еще один пародийный детектив? Рискнем предположить, что в Бустос Домеке все-таки оказалось больше от Борхеса, чем от Биой Касареса. Или что этот персонаж, заживший своей жизнью и даже, как признавался Борхес, «взявшийся нами руководить», уже не удовлетворял Биой Касареса полностью. Давний поклонник детективов, Биой Касарес решил начать собственную литературную игру — вместе с женой, поскольку не мог играть в одиночку. Доктор Умберто Уберман имел все шансы сделаться такой же полнокровной личностью, как Онорио Бустос Домек, и стать аргентинским доктором Ватсоном. Почему же он им не стал? Оставляем ответ на этот вопрос будущим поколениям литературоведов. Так или иначе, перед нами еще одна из многочисленных загадок писателя по имени Адольфо Биой Касарес, чья судьба — никогда не быть разгаданным до конца.

Владимир Петров

У меня во рту растворяются безвкусные целебные крупинки — шарики мышьяка (arsenicum album). Слева, на рабочем столе, — экземпляр «Сатирикона» Гая Петрония» [1] Петроний (Гай Петроний Арбитр; умер в 66 г.) — латинский писатель, автор романа «Сатирикон». , в прекрасном издании Бодони. Справа — поднос с благоухающим чаем: чашка тонкого фарфора и бутылочки с целебными бальзамами. Книга, как принято говорить, потрепана от многократного чтения; чай китайский; гренки тоненькие и ломкие; мед — от пчел, что собирали нектар с цветков акации и сирени. Здесь, в этом маленьком раю, я и начну писать историю убийства в Приморском Лесу.

Думаю, первая глава начнет разворачиваться в вагоне-ресторане ночного поезда, направляющегося в Салинас. За столом тогда со мной сидели: одна знакомая семейная пара — дилетанты в литературе, зато прекрасно разбирающиеся в скотоводстве, и некая безымянная сеньорита. Воодушевленный консоме, я подробно изложил им свои намерения: в поисках сладостного и плодотворного одиночества, то есть в стремлении обрести себя, я направлялся теперь на новый курорт, который мы, утонченные сторонники близости к Природе, недавно открыли, — в Приморский Лес. Я давно уже вынашивал этот план, но, поскольку я практикующий врач — а должен признаться, что действительно принадлежу к братству Гиппократа, — мой отпуск откладывался. Супружеская чета восприняла мое откровение с интересом. Несмотря на то что я преуспевающий врач, я пошел по стопам Ханнемана — пишу более или менее удачные сценарии для кинематографа. Сейчас студия «Гаучо Филм Инкорпорейтед» заказала мне переложение знаменитой книги Петрония применительно к аргентинской действительности. Уединение на берегу моря мне было просто необходимо.

Мы разошлись по своим купе. Однако и через некоторое время, когда я уже лег, закутавшись в толстые дорожные плюшевые одеяла, в душе моей все еще звенела благодарная струна — радость человека, которого поняли. Но счастье мое омрачила внезапная тревога. Не опрометчиво ли я поступил? Не вложил ли сам в неопытные руки этих двоих людей оружие, с помощью которого они могут отнять у меня мои сокровенные мысли? Впрочем, бесполезно было ломать над этим голову.