Аллан Холл - Монстр [Дело Йозефа Фритцля]

Если они будут выглядеть бледными и болезненными, то причина тому — годы недостаточного питания и затворничества, когда они полностью находились в руках шаманствующих наркоманов культа, к которому присоединилась Элизабет.

Полиция отмечает, что во второй половине 2007 и в 2008 году Фритцль начал все чаще намекать друзьям и соседям на «секту» и что якобы он «вышел на след своей непутевой дочери».

Как обычно, никаких деталей; просто какие-то страшилки где-то там, за горизонтом. Вот как формулирует план Фритцля один из полицейских офицеров, принимавший участие в расследовании: «Элизабет должна была выступить как „дурная мать“, наконец вернувшаяся домой с тремя детьми». Дурная мать, героический отец, бедные дети. Сценарий Йозефа Фритцля, приз Академии киноискусств за хитрость и двоедушие.

Пауль Херер, человек, который знал Фритцля как «доброго малого», ездивший вместе с ним в отпуск, вспоминает эволюцию, в результате которой появился новый Фритцль, более нерешительный и сомневающийся. Факты, просочившиеся через СМИ, навели его на мысль, что дружище Фритцль разыгрывал его, точно так же, как и всех остальных. «Теперь я понимаю, что он использовал меня, выверяя различные сценарии, которые прокручивал в уме. Полагаю, он ожидал моей реакции, делал соответствующую пометку, а затем переходил к другой возможности. Ловкий ублюдок.

Когда подкидыши стали появляться у его порога один за другим, он всегда звонил мне, чтобы посоветоваться насчет письма от Элизабет. Полагаю, я был его „проверкой на доверчивость“, если можно так выразиться. Беда в том, что я был тупицей, как любой другой австриец, и годами глотал наживку.

Под конец — не знаю, мне так кажется, — месяцев за девять до того, как все накрылось, он без конца названивал мне, заводя разговор о чем угодно, начиная со своих проблем со здоровьем — ему казалось, что у него сердечко пошаливает, — до своих сбережений и вложений, долгов и прочих финансов. „Хочу сделать свою жизнь проще, Пауль, — сказал он. — Уменьшить стресс“. Господи!

Еще он говорил о том, что „собирается уехать“, упоминал Дальний Восток, хотя, кто знает, не была ли это очередная дымовая завеса, помогавшая скрывать то, о чем он думал на самом деле? Мне кажется, он действительно беспокоился о своем здоровье в тот год, когда его взяли. Он стал ходить в бассейн и тратил уйму денег на разные таблетки и лекарственные травы. Думаю, он наконец понял, что даже человек с такой энергией, как у него, рано или поздно выдыхается, и это потрясло его. Ему нравилось пиво, но он никогда много не пил и уж точно не принимал никаких наркотиков, хотя в целом и не осуждал их. Я потом читал, что он глотал секс-пилюли горстями, как конфеты, но думаю, что это преувеличение.

Особенно помню один разговор с ним за месяц до того, как все обнаружилось. Он сказал, что хотел бы „лечь в могилу“, воссоединиться с Элизабет. Спросил, что я об этом думаю. „Неужели я прощу ей все, через что она заставила пройти нас с Розмари? Уверен, что она отняла у нас годы жизни. Я знаю, она была несчастлива дома, но мы всего лишь принимали ее интересы слишком близко к сердцу“. Помнится, я сказал ему что-то вроде того, что теперь она уже большая и сможет увидеть своего отца совершенно в ином свете. Подозреваю, что разговор — на каком-то самом глубинном уровне — был показателем его стремления оправдать содеянное в собственных глазах. Непростой парень. Теперь-то я вижу, что знал его только очень поверхностно».

Другого человека, который «знал его только поверхностно», зовут Антон Краусхофер, сейчас ему шестьдесят восемь. Он живет в симпатичном отдельном доме, вокруг которого растут красные герани в горшках, а окнами дом обращен на снежные горные пики вдалеке. Внизу протекает река, у ног его лежит собака, а в обеденное время он держит в руках кружку холодного пива. Краусхофер наслаждается своим уединением. Он никогда не понимал, почему Фритцль не бросил все, отказавшись от своей неистовой деятельности.

«Да, я знал Фритцля, — вспоминает он. — Это было где-то году в две тысячи четвертом. Я продал ему дом в Святом Пельтене, всего на шесть квартир, с комнатой для деловых встреч. Он вышел на меня через агента по недвижимости. Мы даже не виделись на ранних порах заключения сделки, встретились только тогда, когда надо было окончательно подписать контракт. Его интересовал дом на Линцерштрассе, 30, и он явился, чтобы поставить свою подпись и решить вопрос с деньгами. Он производил впечатление абсолютно серьезного, очень корректного пожилого мужчины. Он показался мне человеком незыблемых ценностей, с которым вы были бы не против иметь дело. Он приветствовал меня корректно и официально — именно такого приветствия ожидают люди моего поколения, хотя молодежь — увы! — исказила его до крайности. Он также был очень осведомлен о делах в области недвижимости, о дополнительных расценках при оказании особых услуг жильцам, в общем, обо всем этом. У меня не было чувства, что я имею дело с тупицей или человеком, привыкшим тратить время попусту.