Ирина Левит - Занавес, господа!

— Кроме меня еще восемь человек. — Все-таки она была профессионалом и умела вовремя успокаиваться. — Сами Кавешниковы. Марина Ивановна и Евгений Борисович Струевы, доценты педагогического университета. Марина Ивановна специалист по отечественной драматургии, а Евгений Борисович — по зарубежной литературе девятнадцатого века. Потом Елена Витальевна Витимова, давняя и самая близкая приятельница Веры Аркадьевны, тоже актриса драмтеатра, но больше на вторых ролях. Затем Валерия Старцева, заведующая литературной частью драмтеатра, подруга и бывшая однокурсница дочери Кавешниковых Ольги. Еще Костя Поспелов, он врач, работает с Сергеем Павловичем, его любимый ученик. Наконец, Виктор Хан, художник, пишет в основном графику, но занимается и сценографией. Ну а девятый… — Она покосилась в сторону лежащего человека. — Глеб Потоцкий, театральный критик.

— И все друг друга знают много лет?

Хотя вряд ли годы — самое надежное алиби.

— Много.

— Давай подробнее.

Варвара тяжко вздохнула.

— Вере Аркадьевне 63 года, Сергею Павловичу — 68. Они женаты сорок лет. У них долго не было детей, потом родилась Ольга. Елене Витальевне нынче отмечали 50 лет. Она подружилась с Кавешниковыми лет двадцать назад, когда еще в ТЮЗе работала. Марине Ивановне чуть за сорок, Евгению Борисовичу точно 45. Они знакомы с Кавешниковыми примерно пятнадцать лет. Кстати, Ольга у них училась. Валерия наша с тобой ровесница, ей 30, не замужем, ее еще на первом курсе Ольга в дом привела. Косте Поспелову 35, стойкий холостяк, он сразу после мединститута попал в кардиологическое отделение, которым заведует Сергей Павлович, и примерно с тех пор вхож к Кавешниковым. Самый маленький срок у Виктора Хана, но уже тоже лет восемь, с того времени как он сделал первую сценографию для драмтеатра. Сколько ему лет, никто точно не знает, он на эту тему не распространяется, дней рождений не справляет, но, думаю, в районе пятидесяти. Живет один и довольно замкнуто. А я знаю Кавешниковых десять лет — как познакомилась с Ольгой. То есть ты понимаешь, это старая компания.

— Ну а Потоцкий?

Варвара вновь посмотрела на неподвижное тело и вновь вздохнула.

— Глебу через месяц 38 лет должно было исполниться. Он из Москвы приехал, там учился, женился, развелся, но детей нет. Первые четыре, года, прямо перед Валерией, был завлитом в драмтеатре, где и познакомился с Верой Аркадьевной. Потом работал в газете в отделе культуры, а затем ушел на вольные хлеба. Он считается очень грамотным критиком, его охотно печатают, в том числе центральные издания. Правда, он нередко довольно хлестко писал, но ведь это не повод, чтобы убивать.

— Как знать…

Я подумал, что теперь Потоцкий уже никого критиковать не станет. Равно, как и хвалить. Мертвые, известное дело, молчат. Но могут кое-что показать.

Я нагнулся над Потоцким, приподнял его голову — чуть полноватое лицо с уже наметившимися залысинами искривилось гримасой испуга. Под левым глазом едва проступала желтизна — наверное, она была незаметна, покуда лицо не стало мертвенно бледным. На тыльной стороне ладони с растопыренными пальцами виднелась совсем свежая ссадина.

— Такое впечатление, будто он кого-то или что-то крепко ударил, — сказал я.

— Не исключено, — согласилась Варвара. — Однако никаких других признаков борьбы. Опять же, если учесть, что умер он мгновенно… Сергей Павлович считает, что, скорее всего, мгновенно.

Я осмотрел одежду Глеба и обшарил карманы. Кроме носового платка, ключей и портмоне в брюках — ничего. Взял его руку с зажатым кулаком и разогнул пальцы. На ладони лежал маленький скомканный клочок газетной бумаги. Я разгладил клочок на колене и прочитал: "ДРОФА" предла" — окончание оторвалось, но и так было ясно, что пресловутая "ДРОФА" что-то предлагает.

— Похоже на рекламу.

— Похоже, — кивнула Варвара, взяла у меня обрывок и принялась внимательно рассматривать обратную сторону.

— Здесь какой-то текст, но ничего не понятно. Может, это вообще ничего не значит.

— А, может, значит. Ведь зачем-то это оказалось в его руке.

Мы пытались за что-то зацепиться. Правда, зацепка была слишком маленькая и неразборчивая. Следовало поискать что-нибудь еще. Но вот что?

Я огляделся по сторонам. Большая кухня, обставленная далеко не новой, но добротной мебелью. Шкаф-пенал, два навесных шкафчика, высокие табуретки, стол у окна, у мойки тумба, по старинке обитая сверху жестью. Над мойкой, почти под потолком, висели большие часы в красивом футляре, закрывающемся на изящный крючок в виде змейки. Противоположную стену украшала графическая картина: олень, обвитый виноградной лозой.