Ирина Лобусова - Тень «Райского сада»

— Я думала, здесь не держат пожизненных, — растерялась Зина.

— Их действительно переводят в другие места. Но не всех.

Жирная наглая крыса, переваливаясь, неспешно перешла им дорогу и протиснулась в отверстие у стены под тюремной решеткой.

— А еще те, кого привозят к нам под номерами, — Андрей говорил глухим шепотом, так, что Зина едва различала слова. — Ты понимаешь, о чем я… И они тоже не должны выйти. Так, мы почти пришли. Запоминай.

Они дошли до самого конца коридора и остановились у последней двери, как и все остальные, забранной густой решеткой. Оттуда не доносилось ни звука.

Андрей открыл дверь очень быстро, предварительно оглянувшись в даль пустынного коридора. Там никого не было. Замок щелкнул. Он отодвинул в сторону решетку, и Зина замерла, не поверив своим глазам.

— Да входи же! — Андрей легонько подтолкнул ее в спину. — Здесь стоять нельзя.

И, наслаждаясь страшным эффектом, со своей привычной долей мстительности, знакомой ей по еще прежним годам, добавил:

— А ведь я тебя предупреждал!

Зина, не помня себя, вошла внутрь, двигаясь словно во сне. За всю свою жизнь, за всю свою врачебную практику ей не доводилось видеть ничего подобного! Кровь даже не леденела в жилах — она просто застыла, полностью остановив свой ход.

Комната — келья — камера, как ее назвать, Зина не знала, была обставлена с той страшной аскетичностью, которая всегда является неотъемлемой частью тюрем и больниц. Узкое пространство было полностью занято металлической койкой, придвинутой к стене. Она была застлана грязной простыней, которая сползла в сторону, обнажая старый, рваный матрас в пятнах. Ни подушки, ни одеяла не было. Вместо этого были отчетливо видны кожаные ремни — кандалы для рук и для ног, прочные и страшные путы, которыми пристегивают пациентов в психиатрической больнице. Ни умывальника, ни тумбочки не было. Стены были обиты мягким материалом — безопасность для буйных плюс звукоизоляция. Впрочем, пациент, который находился в палате, не нуждался ни в звукоизоляции, ни в кожаных ремнях.

На самом краешке койки неподвижно сидел… ребенок. Это был мальчик не старше десяти лет, светловолосый, славянской внешности. Он был такой худенький, что острые косточки плеч проступали сквозь больничную пижаму. Страшное, угнетенное состояние ребенка просто бросалось в глаза!

Он был абсолютно неподвижен. Широко раскрытые глаза, похоже, ничего не видели, несмотря на то что были открыты и уставлены в одну точку. Рот полуоткрыт, из безвольных, вялых и онемевших губ стекала уже где-то подсыхающая струйка мутной слюны. Все черты его лица были искажены страшной гримасой. Это было выражение дикого, чудовищного, просто вселенского испуга, который поразил этого маленького человека как удар! Люди суеверные и простые с воплями бросились бы прочь от этой жуткой гримасы, крестясь и крича про дьявольщину. Но Зина как врач моментально определила, что лицо ребенка было искажено судорогами, от которых онемели мышцы, потому и появилась на его лице такая страшная гримаса, означающая вселенский страх.

Руки ребенка безвольно лежали на коленях пальцами вверх. Они были скрючены, как птичьи когти. Вся поза и положение рук были для человека в нормальном состоянии жутко неудобны, так нельзя было бы долго просидеть на одном месте. Но мальчик был неподвижен. Ступни его ног были вывернуты наружу пятками, как будто он страдал плоскостопием. Было ясно, что это последствия судорог. В комнате стоял характерный тяжелый запах. Зина поняла, что ребенок испражняется под себя.

— Долго он сидит… так? — Голос ее дрогнул.

— Его привезли таким, — отозвался Андрей. — Он в ступоре. Но я никогда не видел ступора у ребенка. Потому тебя и позвал.

Она подошла ближе, попыталась распрямить мальчику пальцы и вернуть его руку в нормальное состояние. Пальцы были твердыми и холодными на ощупь. Ей это почти удалось. Но едва она разогнула последний палец, пытаясь вывернуть кисть, как рука ребенка вернулась в прежнее состояние — к той самой неудобной позе.

Ступор. Зина видела только картинки на эту тему в медицинском учебнике по психиатрии, но ей никогда не приходилось наблюдать живого, реального человека в таком состоянии. Мистики назвали бы его промежуточной остановкой между двумя мирами — человек еще не умер, но назвать его живым не было никакой возможности.