Галина Романова - Первый шаг к пропасти

Его восстановили, да!

Сначала он прошел переаттестацию. Потом были долгие беседы с высшим руководством. Кто-то даже поблагодарил его за участие в раскрытии дела об автомобильном мошенничестве, по которому скоро намечался суд. Пытались отметить его участие в раскрытии убийства Илоны Високосных, но тут он отказался.

– Заслуга не моя, – признался он честно полковнику их отдела, куда намечал вернуться.

– А чья же?

– Это все стажер. Он раскрыл убийство.

– Стажер?! – возмущенно округлил глаза полковник. – Да его выгнать надо бы, как не прошедшего испытательный срок, за то, что скрыл от следствия важные факты. Стажер!

– Он не скрыл, товарищ полковник. Он просто в одиночку разрабатывал самую бесперспективную версию.

– Ладно, такая формулировка сойдет. Как же он все-таки докопался? Ума не приложу. Ходил, ходил кругами вокруг этой турледи, и нашел все-таки мотив, – полковник улыбнулся одними губами. – Кто бы мог подумать, что какая-то мазня неизвестного алкоголика будет стоить в наши дни бешеные деньги. Поразительно.

Поразительным Сереже казалось другое.

Поразило его в самое сердце то, как быстро решилась на убийство своей сестры Анастасия Лугова.

Она ведь знать не знала о коллекции картин своего покойного отца. Он писал. Писал всю свою жизнь бездарно и невостребованно, считали они с матерью. В дар его картины не принимали. И он все свои работы отослал багажом Илоне незадолго до своей смерти. Вместе с дарственной на картины отослал.

Той ночью Илона позвонила ей и зачем-то обо всем рассказала.

– Наверное, чтобы позлить. Как всегда, – отвечала на допросах Лугова. – Ей очень нравилось делать людям гадко.

Она не поверила, назвала ее дурой, авантюристкой, лгуньей, они даже поскандалили в телефонном разговоре.

– Не веришь. Приезжай. Я тебе каталог покажу, – заманила ее Илона.

И Настя поехала. И задохнулась от бешенства и зависти, когда Илона показала ей каталог, который сама заказала и выложила в Сеть какое-то время назад. И все предложения от потенциальных покупателей показала. Оказывается, какие-то давние работы их общего папаши уже какое-то время путешествовали за границей из галереи в галерею. И из желающих приобрести их выстраивались очереди.

И тут Илона с каталогом так кстати.

– Я чуть с ума не сошла, узнав во сколько оценивается теперь та картина, от которой отказались мы с матерью в свое время, – печалилась на допросе Анастасия. – Пристала к ней, подари. Она смеется. Нет, говорит. Все подарено мне. Твоим все это может стать только после моей смерти. Вот, говорит, станешь моей наследницей, тогда и завладеешь. Если, говорит, я все к тому времени не продам и все деньги не спущу. Я же транжира, ты же знаешь.

Настя уехала от нее в крайне подавленном состоянии, хотя и шутила с ней и смеялась, стоя у дверей. Потом плакала на парковке возле своего дома. От досады. От гнева. От невозможности повернуть время вспять.

Из машины она возле своего дома так и не вышла. Вернулась обратно. И убила сестру. Убила гаечным ключом, который достала из багажника.

– Вот и вся история, товарищ полковник. Непредумышленное убийство ей не светит. Она заранее знала, что убьет ее.

– Блестяще, Сережа, – похвалил полковник. – Работа проведена блестяще.

– Это не я. Это все он. Стажер. Его заслуга.

Сережа вышел из подъезда и едва не сбил с ног тетю Любу. Она мела асфальт возле скамейки старым веником с обмотанной изоляцией ручкой.

– Доброе утро, – пробормотал он скороговоркой и поспешил обойти ее стороной.

– Доброе, доброе, Сереженька.

Тетя Люба выпрямилась и преградила ему дорогу веником. Улыбнулась со значением, поправила воротник ситцевого халата.

– Слышала, вернулась Светка-то твоя? С вещами?

– Вернулась, – он осторожно улыбнулся, замер в ожидании дальнейших расспросов.

Она ведь такая, она не отстанет. А она вдруг удивила.

– Ну, и хорошо. Ну и слава богу, – заулыбалась соседка, взмахнув веником, как дирижерской палочкой. – Вы же пара. Это за версту видать. А то, что замуж сбегала, не беда. Крепче теперь тебя любить станет.

– Ага, – он взял левее, обойти ее все же следовало.

– Только и ты ее люби. Не обижай, – веник снова повис шлагбаумом. – Славная она у тебя, Светка-то твоя. Хоть и…

Тетя Люба глянула на него, вздохнула и неуверенно закончила:

– Хоть и непутевая.