Евгения Михайлова - Мужчина несбывшейся мечты

— Сережа, отпусти ее, — сказал Земцов. — Пакуем и уходим. Да, наденьте на Кристину Сереброву наручники. Она — особо опасный преступник.

— Полагаю, Кристина, — повернулся в их сторону Масленников, — мы вернемся и к ночи отравления Марии. Я еще раз проанализировал улики. Кроме вас, ни у кого не было возможности и мотива. Понятно, что там везде ваши отпечатки пальцев, но на бутылке вина, где был препарат, они объяснимы лишь в одном случае. Ваши объяснения тогда, что вы просто взяли бутылку посмотреть, не соответствуют обстоятельствам. И теперь это очевидно. Вот найденный у вас галоперидол, каким была отравлена Мария.

Вечером Александр Васильевич вошел в кабинет Земцова, где его ждал и Кольцов.

— Все подтвердилось. Это аконит джунгарский. Одно из самых ядовитых растений на земле. Но травница Катерина права. Самые сильные яды бывают самыми целебными средствами, если использовать по уму. В России легко приобрести и это растение, и его производные. Всякого рода целители продают это именно для лечения рака, тяжелых состояний разного происхождения. Риск у них небольшой: потом никто не поймет, от чего умер больной — от болезни или от «лечения». При вскрытии сделан анализ содержимого желудка Антона Сереброва. В его ужин — тефтели под острым томатным соусом, был добавлен измельченный аконит. Много. Как минимум три летальные дозы. Пусть суд решает, с каким умыслом Катерина дала сумасшедшему человеку это растение. Какими инструкциями сопроводила. Кстати, «сумасшедший человек» — не диагноз, это просто мое отношение. Допускаю как раз, что Кристина Сереброва — совершенно вменяема. Черная злоба иногда долго таится на дне самого флегматичного, ровного характера. Кристина никогда не встречалась ни с обидами, ни с трудностями. Все за нее решали приемная мать и муж. Они и стали главными врагами во время первого серьезного испытания. Она приняла единственно возможное для такого примитивного существа решение — уничтожить. Для того чтобы предвидеть последствия, у нее не хватило воображения. Мы можем ставить точку в деле. Печальную, окончательную точку.

Нежные, желтые, почти прозрачные абрикосы сияли в глубокой тарелке под ярким солнцем. У Андрея Петровича закружилась голова от их сладкого, пряного аромата. Глаза слезились от солнца или от глотка водки, которую поставил перед ним в стакане Сергей. Или от того, что он впервые вышел из дома после долгих дней кромешного одиночества, отчаяния и тоски.

— Помянем Антона, — сказал Сергей. — Сегодня сорок дней. И мне, наконец, удалось вытащить вас на улицу. Как видите, лето продолжается. Жизнь продолжается. Надо возвращаться, окрепнуть. Надо быть достойным любви такого сына, какой был у вас. Это главное: вы отец исключительного человека. Понимаю глубину вашего горя, но не давайте себе утонуть в пучине депрессии. Это болото, где нет ни жизни, ни смерти, ни интереса, ни смысла. А вы такой разумный человек. Не хочу отпускать вас в ту пропасть. Посидим, как люди, вы не против?

— Нет, конечно, Сережа. Я очень даже за. Мне стыдно перед тобой, перед солнцем, перед этими абрикосами за то, что я бессильный, бессмысленный и никому больше не нужный старик. Старость — это состояние души после окончательного грабежа судьбы, которая забралась даже в твое сердце.

— Мы можем поговорить и об этом. Не беспокойтесь, во мне нет пошлости, я не стану вас убеждать, что все пройдет и наладится. Я просто сижу рядом с вами там, где больше нет иллюзий и надежд. Не помощь, не поддержка, а просто моя дружба, мое уважение, сочувствие и нежелание расставаться с вами. Так пойдет?

— Конечно, — кивнул Андрей Петрович. — Удивительно. Ты мне не мешаешь. Я боюсь признаться самому себе в том, что рад тебе. Такое открытие. Не думал, что во мне сохранились подобные чувства.

— Так выпьем за это? Вы ни с кем не общались столько времени. Если спросите у меня о ком-то или о чем-то, я расскажу.

— Выпил. Сережа, я ничего не хочу знать об этих людях. Ни о ком. Меня беспокоит только Мария. Как она?

— Примерно как вы. Собираюсь после вас заехать и к ней, если она разрешит.

— Передай ей… — Андрей Петрович вытер ладонью глаза, — пусть приедет, когда сможет.

— Прекрасно, — бодро сказал Сергей. — Я сам ее привезу. А вы потихоньку готовьтесь. Наводите порядок, начинайте есть и дышать. И отвечайте на звонки. Так я поехал?

— Да. Жду.

По дороге в Москву Сергей тянул со звонком. Не мог самому себе признаться, что боится отказа. Мария — это такой тяжелый случай. Так говорит даже Земцов. А для Сергея это еще очень болезненный случай. Он предпочитает не развивать эту мысль. Но он хотел и не мог ее навестить все это время после гибели Антона. И не потому, что она возражала. Она ничего об этом не знала. Он сам построил для себя массу препятствий и преград. Почему? Да черт знает почему! Тот случай, когда подводит все: уверенность, самонадеянность, хваленая интуиция.