Дарья Кожевникова - День из чужой жизни

Но я что-то увлеклась своей персоной и отклонилась от темы. За прошедшее время я еще несколько раз брала у Ирки машину и выезжала заниматься нравственным самоистязанием, подглядывая за своим отбившимся от семейного очага супругом. Что меня так тянуло этим заниматься? Ну не знаю я! Тянуло — и все. Почти двадцать пять лет жизни, как и слова из песни, так просто не выкинешь. И главное, все никак не могла я вдоволь насмотреться, а точнее — рассмотреть свою соперницу. Даже попыталась ее как-то раз не слишком удачно сфотографировать. Куда я за это время их только не провожала! До дома, где они теперь жили, до каких-то других домов, куда они, по-видимому, ходили в гости, до ресторана и даже до нотариальной конторы. Что уж они там делали — не знаю. Может, собирались оформить наш развод? Но мы вроде уже подали документы. Более-менее повезло мне лишь однажды, когда я, оставив машину, решилась проводить их пешком. Вечер был довольно темный, и даже не знаю, с чего бы им вдруг захотелось пройтись. Ну а я надеялась, что остановятся они где-нибудь под фонарем. Прошли мы так пару кварталов. Прогулка была, в общем-то, довольно приятной, особенно для тех двоих: дул свежий весенний ветерок, земля уже дышала теплом. Разлучница что-то говорила моему мужу вполголоса. Я не слышала их и не хотела слышать — это их дело, о чем они там говорят, — а только смотрела во все глаза, надеясь на подходящий случай.

И случай действительно произошел, только не такой, какого я ожидала. Прошли мы несколько кварталов, и вдруг моя парочка остановилась на углу большого и довольно мрачного дома. Я тоже остановилась чуть поодаль, естественно, не стараясь становиться предметом всеобщего обозрения. И тут она вдруг ни с того ни с сего бросилась ему на шею. Мне с моего места, на некотором отдалении, было все прекрасно видно: его, раскрывшего ей объятия, ее, почти висящую на нем. Продолжая обнимать моего супруга одной рукой, другой дамочка что-то в это же время вытащила из кармана его пиджака и сунула к себе в карман. У меня челюсть поехала вниз от такого: я никогда себе не позволяла лазить по чужим карманам! А эта красавица ничего, справилась! Правда, при этом что-то выронила. Что-то небольшое, прямоугольное и плоское. Оно теперь лежало почти под ногами влюбленной парочки. Я замерла в радостном предвкушении: не фотография ли это? Бывают же до сих пор любители бумажных портретов! Если да, то вот и рассмотрю наконец соперницу. Только бы она не спохватилась и не подняла свою потерю, а то ну очень уж посмотреть хочется!

Когда парочка отошла, я, больше не собираясь их преследовать, метнулась к оброненному прямоугольнику. К моему огорчению, это оказалась вовсе не фотография, а какой-то совершенно банальный листок, на котором в столбик были намалеваны рукой моего благоверного буквы и цифры — была у него привычка делать для себя такие вот черновички. Причем как-то всегда по-мышиному, на клочках бумажек. В основном он делал их по работе, не испытывая любви к электронным записям, а я потом, перед стиркой, у него из карманов горстями эти бумаженции выгребала и, не читая, аккуратно складывала ему на рабочий стол. Теперь же смогла убедиться, что со сменой семейного статуса мой неблаговерный своих привычек не изменил. Только карманы ему стали чистить несколько иными способами и явно не так регулярно, как прежде, иначе бы мусор через край уже не вываливался. Интересно, что эта девица рассчитывала найти у него в кармане? Денежку, наверное. Впрочем, это ее дело. Я была настолько разочарована тем, что подобранная бумажка оказалась одним из дурацких черновичков, а никакой не фотографией, что по дурости своей даже чуть было не окликнула удаляющуюся парочку, чтобы вернуть им потерянную вещь — привыкла ведь, что вечно все за своего неблаговерного разыскиваю и складываю по местам, — да вовремя опомнилась: как я, интересно, объясню им обоим свое появление здесь? Тут ведь любому стало бы понятно, что не с неба я свалилась, и вовсе не за пробами грунта. Так что, практически машинально, ибо была в расстроенных чувствах, я смяла глупый клочок бумаги и сунула себе в карман, вместо того чтобы его выбросить. И так как моя парочка уже ушла, то вернулась к машине и поехала возвращать ее Ирке.

А на следующий вечер меня ждал скандал. Началось все с того, что к Ирке, ехавшей с работы, подошла на перекрестке девица и, бесцеремонно открыв дверцу машины, потребовала, чтобы Ирка прекратила преследовать их, потому что мужа она все равно уже не вернет, раньше держаться за него нужно было. Ирка, которая, разумеется, знать ничего не знала, а по кротости характера могла смело поспорить с тигром, ответила так, что девица, выслушивая этот ответ, едва не вывихнула себе челюсть. После этого Ирка от души захлопнула дверцу машины, едва не прищемив девице пальцы, и поехала дальше. Но когда схлынула первая волна ее праведного гнева по поводу какой-то нагло сунувшейся к ней в машину идиотки, Ирка начала думать. Размышления же привели ее к выводу, что девица, возможно, была не так уж и далека от истины, обвиняя в преследовании Иркину машину. Тут Ирка и нагрянула ко мне за объяснениями, вылившимися, когда я их дала, в скандал. Ирке было наплевать на то, что ее обвинили в том, чего она вовсе и не думала совершать — она буквально кипела по поводу того, что я, как последняя… Ну, не буду пересказывать всех ее запасов изящной словесности, потому что все это я предсказывала заранее, допуская возможность того, что Ирка узнает о моих поездках. Бушевала Ирка минут пятнадцать, после чего заявила, что готова дать мне все, что имеет, вплоть до последней пары трусов (ха-ха три раза!), но на ее машину чтоб я больше не рассчитывала, а если хочу и дальше заниматься глупостями (и мазохизмом, добавила она), то могу купить себе для этого роликовые коньки.