Александр Щеголев - Старый пёс

Я неожиданно осознал, что она права. Я отдохнул.

Мои рефлексы, сникшие какой-то час назад, нынче среагировали даже на её простые слова, не говоря уже о взгляде… и о коснувшейся меня руке…

Она была права, чёрт возьми! Убойная реакция!

— Ну если исключительно в медицинских…

Через несколько секунд нарисованные слоны приняли нас в свою компанию, свободных и от комплексов, и от одежды, и от мыслей о работе.

— Ух ты, какая мощь! — восхищённо произнесла Юля, давая волю рукам и губам. Я ответил, как умел, на что она прошептала мне в самое ухо: — Ты такой нежный, Серёженька! Мне кажется, или ты всё ещё меня стесняешься? Смелее, я не стеклянная…

Она навалилась на меня жарким телом.

Она не стеклянная…

Что-то щёлкнуло в моих мозгах, словно реле сработало, пуская ток во временно заблокированную цепь. Чёрт, чёрт, чёрт!!! Как не вовремя! Да что же это за непруха… Юля мгновенно всё почувствовала:

— Что случилось?

— Ты не стеклянная, я не стеклянный. Зато стилет стеклянный. Из муранского стекла. Втыкаешь его между пластинами в доспехах, и он в теле ломается. Тяжелейшее ранение обеспечено…

Я сел. Эх, рано я посчитал себя свободным от работы!

— Ты что, одеваешься? — не поверила моя возлюбленная. — Бежишь куда-то?

— Кое-что вспомнил и кое до чего допёр. Надо срочно ехать, пока горячо.

Я провёл рукой по её груди, поцеловал маленький упругий животик. Она застонала:

— Ну хоть пять минут! Ну нельзя же так!

— Даже десять минут — оскорбление для такой женщины. У нас вся жизнь впереди, что нам эти минуты?

— Ну что за мужчина… — сказала она с непонятной интонацией и закуталась в одеяло.

Оделся я по-военному, раз-два и готово.

Одевшись — наклонился к ней и неожиданно для себя выдал:

— Юльчик, я люблю тебя.

Сколько ж лет я сушил эти слова? Оказалось, в них есть ещё жизнь.

— А я тебя, — сказала она в подушку.

Потом вскочила:

— Подожди, еду тебе соберу!

Но я только рукой махнул: не надо, лишнее. И ушёл, провожаемый лазерным взглядом влюблённой женщины.

Опять я в «Красном квартале», на сей раз ночью. Вернее, уже почти утро, ночь была насыщенной, но короткой. Анемичный свет фонарей, пустая набережная, стоячая вода в реке, — а так всё то же самое. Бывшая кондитерская фабрика, превращённая чьей-то извращённой фантазией в жилые дома, вновь затянула меня в своё кирпичное чрево. Спит ли охрана на входе или бдит, я проверять не стал, перелез через каменный забор. Корпус и подъезд искать не надо было — тот же, что и днём. Только этаж другой — на один ниже, но не под Франкенштейном, а в шахматном порядке.

Именно там обретался некто по фамилии Мозгов, как его отрекомендовала Викторина. Долго же я не мог вспомнить, кто это такой, пока в постели не осенило.

Объятия любимой женщины — самое эффективное место, чтоб разгадывать криминальные загадки. Тьфу! Ненавижу их всех…

Замок домофона я незатейливо раскурочил, так и попал внутрь. Поднялся на третий этаж, накинул на обе телекамеры по пакету и постучал ногой в стальную дверь.

Стучал настойчиво и непрерывно, чтоб до хозяина дошло.

— Вам кого? — наконец спросил он, так и не разглядев ничего на своём экране. — Я сейчас позвоню в охрану!

— Дуреквасов, открывай, это я!

Дуреквасов — была когда-то его фамилия, настоящая. Нетрудно догадаться, почему он её сменил на «Мозгов», но не только из-за неблагозвучности, мы ж понимаем.

— Что за Дуреквасов? — натурально возмутились по ту сторону двери.

— Не дури, Барабашка, — сказал я, старательно подделываясь под чужой голос. — Это Рудаков. Давай открывай, а то прикажу вынести твою броню вместе с тобой!

— Игорь Денисович? Так бы сразу и сказали.

Дверь приоткрылась…

Дуреквасов, ныне Мозгов, подвизался много лет назад дилером средней руки, торговал наркотой, был взят Рудаковым за задницу и стал ему стучать (куда деваться). Рудаков, разумеется, не вносил этот источник в списки своих агентов, иначе не дожил бы тот до Мозгова и до лофтовской хазы. Ну, таким макаром все нормальные опера поступали, берегли работающий на улице контингент даже от своих (тем более — от своих!). Кличку ему Игорь дал Барабашка — от слова «барабан», что на нашем сленге как раз и означало стукача. Я сам, как начальник Игоря, знал о его существовании, обязан был знать, источник-то ценный, однако видел этого человечка всего раз, абсолютно случайно (по недосмотру Рудакова) и то мельком. Потому и не смог вчера сразу его вспомнить. Да и годы Барабашку сильно изменили.