…Я ехал по широкой автостраде, брошенной через долину. Горы громоздились вдали — синие, резкие, как прыжок, затаенные. Пустая автострада, ни души, один лишь мой «фиатик» — затерянность…
«Так промахаешь всю Сицилию», — подумал я, вспомнив, как три года назад прорезал Италию с запада на восток, до Югославии, по такой же, даже еще лучше, автостраде; скорость — сто тридцать, «втягивание» в ритм, нет времени глядеть окрест — только перед собою; тоннели, залитые резким желтым светом, десятки тоннелей — и никакой Италии. Автострада отчуждает пейзаж, она угодна скорости, как некоей самоцели. Стоп! Не начинаешь ли ты тяготеть к прекрасным, но безвозвратным временам кибитки?! «Проселочным путем люблю скакать в телеге и взором медленным, пронзая ночи тень, встречать по сторонам…» Прекрасно? Еще бы! Но ведь ушло! Значит, видимо, надо думать о том, чтобы как-то навязать нынешним скоростям хоть гран былой поэзии, осмысление пути, щемящую жалость промелькнувшего. Как? Не знаю. Но только не уповая на минувшее — это дезертирство и беспомощность.
…Я переместился в крайний ряд и съехал на «муниципальную» дорогу, маленькую, узкую, щербатую, и повела она меня в горы, в тишину, к «крестным отцам», в самый центр безлюдной, жаркой и затаенной Сицилии…
3
— Не верьте вздору о мафии, — сказал Нино, хозяин таверны, где я остановился; мой приятель из Катаньи порекомендовал пообедать именно там; «Хозяин, дон Нино, старый мафиози, десять лет прожил в Нью-Йорке, поговорите с ним в открытую, считают, что он „паблик рилэйшенс офисер“, после „Крестного отца“ мафия пытается расположить к себе прессу».
Дон Нино был одет в легкий белый костюм, сама элегантность; очки в черепаховой оправе делали его похожим на ученого. Он проследил за тем, как официант принес нам спагетти, налил в стаканы черное — до того оно было густым — вино, закурил, картинно забросил ногу на ногу и придвинулся ко мне еще ближе, склонив голову чуть не к скатерти:
— Про мафию пишут некомпетентные люди. Несчастные сицилийцы были вынуждены защищаться от захватчиков — они смогли защитить себя с помощью мафии. А потом мафия стала защищать сицилийцев от алчных римлян, лишь это входило и входит в ее задачи. То же — в Америке. Однако там людям мафии приходится защищать не только несчастных эмигрантов из Сицилии, которые живут, как парии, но и негров. Вы, конечно, знаете трагедию Джо Галло?
— Нет, — ответил я, — мне неизвестна трагедия Джо Галло.
— Сколько же небылиц сочинили об этом борце за гражданские права! Сколько грязи вылили на его голову, прежде чем убить этого кроткого и нежного сицилийца, попавшего в нью-йоркские джунгли… Во время отсид… в то время, когда Галло был брошен капиталистами в тюрьму — его оклеветали, само собой, американцы, — никто так не относился к неграм, как он. «Эти люди должны иметь равные права с нами», — говорил Джо, и за это его бросали в карцер и лишали прогулок. А потом, когда правда восторжествовала и он вернулся домой и обратился ко всем неграм со словами братства и дружбы, его убили. Был ли он в мафии, я не знаю, но если члены организации ведут себя, как он, то я сам, знаете ли, готов вступить в это братство. А Джозеф Коломбо? Ведь никто с таким блеском не обвинял империализм в глумлении над этническими меньшинствами — вы, видимо, знаете, каково жить неамериканцам в Соединенных Штатах… И что же? Наемный убийца изрешетил его пулями, и несчастный Коломбо остался инвалидом на всю жизнь, инвалидом с помутненным сознанием — злодейская рука вырвала его из рядов борцов за гражданские права национальных меньшинств.
— Это тот Коломбо, который судился с министерством юстиции США?
Дон Нино снял очки, протер их замшевой тряпочкой и, кашлянув, спросил:
— Какой процесс вы имеете в виду?
— Тот, который он выиграл. Помните, когда он заставил министерство юстиции потребовать у создателей фильма «Крестный отец» изъять из картины слова «мафия» и «коза ностра». В фильме ведь ни разу не произносятся эти слова.
— Что-то не помню, право… Видимо, он не хотел, чтобы мифическую «коза ностру» связывали с фильмом, в котором рассказывается о трагедии несчастных сицилийцев в столице мирового империализма…
Дон Нино, видимо, был плохим «паблик рилэйшенс офисером», иначе не переместили бы сюда из Штатов. Он боялся, он все время боялся сказать не то или посмотреть не так. Он аж замер на мгновение, когда у него вырвалось «отсид», «отсидка», слэнг гангстеров. Он говорил штампами, рассчитанными на прагматичных американцев или доверчивых сицилийцев, он не готов к серьезному разговору, когда его лозунгу противополагается определенного рода знание. Как проинструктировали бедного дона Нино, так он и шпарит, считая, что вкрадчивость голоса, широта улыбки и доброжелательность во взгляде могут компенсировать отсутствие логики в его препозициях.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу