Татьяна Шахматова - Иностранный русский

– Нет, самый дурак, – в тон ей ответил я. – Это называется продавать заведомо невыполнимые услуги. Статья сто пятьдесят девятая Уголовного кодекса – мошенничество, – продиктовал я ей на память вместо ответа.

Работая с Викой несколько лет, я уже помнил некоторые особо распространенные статьи и подзаконные акты наизусть. Для походов по магазинам статья 159-я просто незаменима.

– Сейчас позову менеджера, – кинула Наталья и с томностью, достойной лучшего применения, удалилась из зала.

Разговор с менеджером оказался не менее увлекательным.

Наверное, никакой Станислав Лем, братья Стругацкие и все писатели-фантасты, вместе взятые, не смогли бы придумать столько способов использовать за месяц 10 гигабайт Интернета на не подключенной к Интернету «Нокии».

Голос менеджера был бодр, свеж и ароматен, как чистящие средства в дорогих гостиницах. Однако все это не было оценено по достоинству. Я выбил свой прежний тариф и вышел из салона в ярости, твердо уверенный, что со мной явно что-то не так, работал какой-то закон подлости: только я начинал думать, что жизнь наладилась, как тут же получал рецидив.

Я выключил телефон и в сердцах забросил его подальше в сумку. Поужинал «Дошираком» и завалился спать в тоске и злости. Филюша орал, словно заведенный: противно и протяжно, но был проигнорирован в воспитательных целях и не получил не то что свежей вырезки, как рекомендовала его хозяйка, а даже презираемого им сухого корма.

– Я тебе покажу, кто тут Макаренко, а кто Песталоцци, жирная ты задница! Ты мне ответишь за телефон! – сказал я, выйдя в коридор.

Наконец до кота дошло, что с ужином вышел облом, он сверкнул глазами, влез на шкаф для обуви у входной двери и повернулся своей самой заповедной частью тела. Никогда не думал, что буду в состоянии ненавидеть животное. Но в тот момент я ненавидел его больше, чем кого-либо в жизни. В свое оправдание могу сказать лишь то, что Филюша, с моей точки зрения, лишь условно мог называться котом. Коты и собаки, львы, орлы и куропатки, как и совсем маленькие дети, живут в другом, нечеловеческом масштабе. Им нет дела до наших суетных дел, склок и интриг. Животные настроены на ритмы большой жизни, они созвучны рекам, лесам, грозам, вулканам, солнцу и ветру. Они не убивают для демонстрации власти, не гнобят ради удовольствия, не сплетничают из любопытства. Филюша не такой. Чем больше я узнавал этого кота, тем больше начинал верить в реинкарнацию. Мне казалось, что в тело Филиппа вселился какой-то сильно начудивший в своей прошлой жизни студент из какой-нибудь жаркой далекой страны.

– Что ты делал в прошлой жизни? А? Торговал наркотиками? Воровал чужих жен? Пил алкоголь? – спрашивал я Филю утром, накладывая ему наконец немного сухого корма. – Давай договоримся. Если ты и вправду был когда-то восточным человеком, то ты должен уметь торговаться. Предлагаю: ты не трогаешь меня, я хорошо обращаюсь с тобой. Моя задница против твоей задницы. Согласен?

Филя посмотрел на меня через плечо. Он все так же восседал на обувном шкафу и вид имел обиженный. Невероятно, но стоило пропустить одну кормежку, и предмет гордости котика Фили заметно сдулся, а шерсть на нем торчала клочками. Видимо, кот испытывал этой ночью немалые моральные мучения, возможно, самые сильные в его малострессовой жизни. Мне вдруг стало жаль его.

– Ну, иди. – Я нарочно погремел мисочкой, но он только прикрыл глаза и отвернулся.

Его величество обиделось и объявило голодовку. Что ж – тем хуже его величеству. Позавтракав, я включил компьютер, чтобы проверить почту, и в следующую за звуком загрузки секунду раздался звонок по скайпу. Я почувствовал тревогу. Звонила Виктория. Если прикинуть себе разницу во времени между Москвой и Дубаем, то у нее было не столь раннее, но все же утро – девять часов, – совсем не свойственное для Викиных звонков время.

– Господи, ты дома! – закричала Виктория, глядя на меня сквозь экран глазами, полными ужаса, облегчения и… слез. Да, она плакала. Лицо ее было красным, словно огромная свекла. Вика справлялась с собой несколько секунд, и только после очевидной борьбы слезы отступили.

Давненько я не видел тетку плачущей. Ладно, почти плачущей. Она не плакала, когда разводилась со своим первым мужем, с которым прожила всего полгода и предпочла остаться друзьями, когда в университете гнобили ее методику, когда ее собственный научный руководитель выступил против нее в суде только для того, чтобы доказать, что Виктория не права. Она только отшучивалась и ехидничала. Должно было случиться что-то экстраординарное, чтобы ее так колбасило. Сердце опустилось.