Татьяна Шахматова - Удар отточенным пером

Селиверстов молчал, взгляд его стал немного удивленным, но возражать он не пытался.

– Опасная вещь – лингвистика, – наконец проговорил юрист.

– Страшнее пистолета, как сказал классик.

Селиверстов помолчал и спросил, уже не скрывая грусти в голосе:

– Что же за ведьмовские чары у этой Миллер? Почему Юля пошла у нее на поводу?

Вика улыбнулась с выражением кошки, безнаказанно укравшей сметану:

– Мне она сегодня тоже предлагала всероссийскую, а если повезет, то и мировую научную известность.

– Взамен чего? – насторожился юрист.

– Взамен проигрыша, конечно.

– О боже мой! Вы же говорили, что ей нечего вам предложить?

Виктория рассмеялась:

– Я и сейчас так говорю. Университетская наука и слава академического ученого меня давно не интересуют. Она цепляла меня на старые крючки.

Селиверстов поднялся, прошелся вокруг кресел и стола, разминая поясницу.

– Кстати, Саша, – обратилась ко мне тетка. – Эмоций у Ады Львовны сегодня было на троих. Вопрос только в том, что эмоции можно сыграть, а вот порядок и подбор слов и выражений – процесс, поддающийся контролю гораздо хуже, даже если человек специально следит за словами. До заседания она играла, а вот на суде ей было уже не до игр.

Мне казалось, что Примадонна ни разу не прокололась, и было интересно послушать версию Виктории.

Виктория тоже встала и прошлась вдоль окна.

– Ты не обратил внимания, – она развернулась на каблуках, – что Примадонна постоянно отделяла меня от всех других своих Галатеек на уровне использования местоимений. Была использована тройная оппозиция. «Я» – «они» (другие девочки) и «вы» (Виктория Берсеньева).

– Но ведь она как раз и говорила о том, что все другие – неудачный проект, а ты удачный. Разве нет?

Хитрая ухмылка Вики свидетельствовала о том, что я не догоняю.

– Нет, этого она как раз не говорила. Миллер затуманила тебе голову всеми этими своими наклонами, вздохами, хлопаньем глазами и перекладыванием ног – тоже мне основной инстинкт. А сказала она только то, что сказала. Я могла бы стать удачным проектом. И единственное условие, которое было озвучено, – это слить суд и тем самым сохранить отношения. А там дальше розовые дали туманных перспектив. Больше она ничего не обещала.

– Я уже начал думать, что вы откатываете самому дьяволу, когда отгадываете. Но после объяснений все действительно выглядит логично, – встрял Селиверстов и тут же был перебит Викой.

– Упаси вас боже, если б я угадывала! Мы бы с вами были в самой глубокой из всех возможных… ям.

– Простите, Виктория, – примиряюще улыбнулся он. – Конечно, то, что вы делаете, это наука. Настоящая большая наука, а местами и искусство…

Он запнулся и, улыбнувшись еще более приветливо, продолжил:

– Я лишь хотел сказать, что рад работать с таким профессионалом…

Виктория вежливо улыбнулась в ответ, но уже через пару секунд лицо ее вновь стало серьезным:

– Ну ладно, шутки шутками. С Миллер мы как-нибудь разберемся. Все эти ваши дела о защите чести и деловой репутации мы, уверена, выиграем. «Рабочая сила» даст опровержение, потом за нарушение закона о СМИ газету закроют. Вы ведь этого добиваетесь – закрыть газету, разогнать профсоюз?

– Совершенно верно, – ответил Селиверстов.

– Это дело десятка-другого процессов, – проговорила Вика и, помолчав, словно раздумывая, сказать или не сказать, наконец решилась: – Только что вы все-таки собираетесь делать с теми бандитами, которые стоят за профсоюзом? Если это не секрет, конечно.

Селиверстов замер. Он тоже перестал улыбаться, передернул ртом, и две глубокие волевые складки от носа спрятали от нас галантного и светски обходительного Вилли Вонка, явив как будто совершенно другого человека.

– На данный момент мы воюем с профсоюзом, во всяком случае в рамках вашей компетенции, – хрипло проговорил юрист, подчеркнув словосочетание «ваша компетенция».

Виктория посмотрела на него внимательно и пожала плечами:

– Ну как знаете.

Она поднялась и взялась за сумочку. Я тоже был вынужден вылезти из кресла.

– Тогда мы пойдем. Суд по следующей статье уже завтра. Надо готовиться.

Она формально поблагодарила за процесс и направились к выходу.

– Виктория, как человек, работающий с информацией, вы должны понимать, что чрезмерная осведомленность настораживает и даже пугает, – услышали мы вслед.

Держась за поясницу, Селиверстов в два стремительных по его меркам прыжка оказался у лестницы, перекрыв нам путь. Лицо его перекосило от боли. На сей раз язык тела и русский язык говорили одновременно, и оба достаточно красноречиво: юрист был удивлен, напуган и страшно мучился от боли в спине.