AlmaZa - Империя. Цинхай [СИ]

— Который? Я слышал, их у него целых восемь штук, — перенял его манеру не шевелить губами товарищ. — И я даже познакомился с четвертым, скользким и медоточивым типом, не вызвавшим никакого доверия.

— К Дами будет приставлен восьмой, самый младший. Я лично знаю только одного — третьего. Николас когда-то тоже был наёмником, пока братство не узнало, чей он сын. Его изгнали пять лет назад, потому что слишком очевидно было, что он не молчит, а таскает доносы своему невидимому отцу. А вон и он сам, — глазами указал Сандо на молодого мужчину за тридцать, с ровными чертами широкоскулого лица, на котором будто застыло выражение коварства и ухмылки настоящего бойца. Красивый нос с горбинкой и брови вразлет делали Николаса Тсе интересным не только, как первоклассный воин, но и для женщин, часто поглядывающих на него. — Он был лучшим, пока был одним из наёмников. Я смог занять первое место, только когда его не стало в братстве. Даже любопытно, так ли он хорош до сих пор? Как бы то ни было, он безумно опасен.

— Не нравится мне всё это… Я слышал, будто все дети Великого Китайца воюют за первенство?

— Я тоже об этом слышал, но как обстоит дело в действительности — нам предстоит узнать. Или не предстоит. В конце концов, мы в Цинхае, а не Синьцзяне, и после свадьбы здесь останется только восьмой сын.

— А племянник Энди? Шестой сын, законный.

— Не знаю, как он выглядит. Говорят, что это самый безобидный из восьми, милый паренек, не интересующийся властью, увлеченный музыкой и литературой, мечтающий стать композитором или писателем, а может и тем и другим сразу. Его зовут Генри Лау, он должен быть где-то возле Энди. — Сандо и Джин прошлись глазами по наиболее близким к жениху молодым людям. Как же, милый паренек. Им ли не знать, насколько образ может быть обманчивым. Например, как Сандо — исключительно вольный наёмник, или как Джин — телохранитель Дами из людей её брата.

Несколько слуг вкатили торт, едва поместившийся в центре, между столами. Он был настолько огромен, что каждому из пятисот гостей должно было хватить по толстому и сытному ломтю. Но и теперь Джина не восхищали голуби из крема и сердца из глазури, всё воздушно-белое, как наряд невесты. Его взгляд с трудом оторвался от руки Энди, взявшей ладонь Дами. Та, повернувшись в профиль, могла уголком глаза видеть Джина за своей спиной, весь день работавшего её тенью, надежной, но не смеющей привлекать к себе внимания. У тени нет голоса, запаха, собственной жизни. Тень только повторяет движения тела, ступая за ним неотвязно. Девушка высвободила свою руку, стараясь сделать это как можно более тактично. Играла в смущение девственницы, или ей на самом деле было неприятно? Если бы он мог знать… ревность и боль жгли изнутри, ему хотелось подойти и развести их подальше друг от друга, эту несовместимую пару, где муж старше жены на тридцать лет! Не сидели бы они так близко, не отвечала бы она ему иногда смехом, выпивая всё больше вина. Нет, она не напивалась, но пьянела, пьянела для того, чтобы ночь впереди не была ужасной, чтобы ей не было неприятно. А если ей понравится? Джину хотелось плакать от отчаяния.

— Спокойно, брат, спокойно, — прошипел Сандо, скорее чувствуя, а не замечая что-то. Джин отвернулся, опять принявшись рассматривать гостей. Утомительное, но единственное доступное занятие. Он никогда не подумал бы, что в жизни всё возвращается таким точным бумерангом. Когда-то он не понимал Сандо и укорял того за скверный характер, не зная, что случилось в его жизни. А в жизни его произошло примерно то же, что творится теперь у Джина. Первая и единственная любовь Сандо, не дождавшись его из армии, вышла замуж за богача, вдвое её старше — тянулась к деньгам, мечтала быть миллионершей. Но когда олигарх стал её поколачивать и ни в грош не ставить, она, недолго потерпев, побежала искать защиты и спасения у Сандо, с которым и застал её супруг, забив на месте до смерти, на глазах парня, едва не убив и его. Но жизнь победила, и молодой человек, окрепнув и превратившись в одного из лучших воинов на свете, вернулся через несколько лет к обидчику и зверски с ним поквитался. Однако с тех пор ещё ни одна девушка не заменила ему погибшей. Ни разу, никогда с того дня, когда она умерла на его глазах, он не почувствовал ни к одной женщине чувств, а если и было влечение, то механическое, когда не было разницы, с кем его удовлетворить, ведь всё равно помнилась и виделась она, та, другая, первая. Единственная.

— Прости, Сандо, — тихо произнес Джин, вложив в это извинение все те месяцы недоверия и непонимания, когда и представить не мог, каково это, когда возлюбленная принадлежит не тебе.