Геннадий Сорокин - Смерть со школьной скамьи

— Я не пойду жить к тебе в общежитие, — заявила она. — Ты сам представь, что это за быт: душа нет, туалет на этаже, стирать негде, еду готовить — на общей кухне! А ребенок родится, мы где его купать будем, в комнате? Ведрами будем в ванночку воду носить?

— А как же «с милым рай и в шалаше»? — саркастично спросил я.

— Это поговорка про пещерных людей. Я выросла в благоустроенной квартире и в каменный век возвращаться не собираюсь. Андрей, забудь об общежитии. Я туда — ни ногой!

А я, в свою очередь, не желал жить в одной квартире с тещей. На фиг мне такая квартира, где мне ни водки с друзьями выпить, ни в трусах поутру в туалет пройти?

Оставался обоюдно приемлемый вариант — снять на длительный срок квартиру или КГТ. Но на кой черт мне съемное жилье, если у меня есть своя комната? Не проще ли для этой комнаты выбрать другую хозяйку?

Так синусоида моих с Калмыковой отношений, дойдя до верхней точки, плавно двинулась в обратном направлении: из категории «жених-невеста» мы перешли в разряд «любовники». Следующая стадия — «знакомые». Потом — «бывшие знакомые».

— Андрей, ты что чертишь? — толкнул меня сидящий рядом Елькин. — Я вот цветочки в блокноте рисую, домики, а ты что, в геометрию ударился?

— Это синусоида потребления алкогольных напитков в моем общежитии, — прошептал я. — Смотри, сегодня пятница, и к вечеру синусоида достигнет наивысшей точки — все упьются. Завтра пьянка пойдет на спад, так как в воскресенье всем на демонстрацию. После демонстрации синусоида вновь рванет вверх, до самого предела. Второго числа опять вниз. Мне бы сегодняшний вечер как-нибудь продержаться. Знаю я, что такое, когда вся общага на рогах: до утра то музыка, то разборки, то истерики у баб, которым мужика не хватило.

— Сочувствую! В заводской общаге жить — не сахар!

— Прекратите шум в зале! — призвал к порядку докладчик. — Для тех, кто заступает на усиление в городское и областное УВД, напоминаю: Первого мая ответственным от областного УВД будет полковник милиции Николаенко Евгений Павлович.

Опачки! Его только мне для полного счастья не хватало. А забавно будет подойти к нему в областном управлении и спросить: «Товарищ полковник, не подскажете, какого хрена вы мне весь апрель в кошмарных снах снитесь?» Вот у него челюсть-то выпадет!

Или еще финт, сказать Лариске, мол, все, я согласен на съемную квартиру. Поживем в ней лет десять-пятнадцать, а там свое жилье получим. Она обрадуется, платье белое купит, волосы пергидролем подновит, созовет друзей-знакомых в ЗАГС. А я на вопрос регистраторши: «Согласны ли вы взять в жены Калмыкову Ларису?» — отвечу: «Нет! Я передумал. Она носки штопать не умеет. На фиг мне такая жена нужна?»

На выходе из актового зала меня поджидал помощник дежурного по райотделу.

— Лаптев, собирайся на выезд. У тебя на участке гараж ограбили.

— Ты чего несешь, какой участок? Сегодня в райотделе две оперативных группы дежурят, а ты меня на место происшествия посылаешь?

— Обе группы на выезде. Вьюгин сказал, пока запарка не спадет, всем инспекторам перекрывать свои участки. Давай, собирайся — и в дежурку, следователь уже ждет.

— Кого от следствия отправили?

— Болонку.

Выругавшись про себя, я зашел в кабинет, взял папку с бланками, надел фуражку, плащ и пошел на выезд.

Кудрявой остролицей Болонке, по паспорту Антонине Чевтайкиной, было около сорока лет, замужем она никогда не была и с ее стервозным характером никогда не выйдет. Меня, молодого цветущего мужчину, Болонка откровенно недолюбливала. Я платил ей той же монетой.

— Лаптев, — сказала она у дежурки, — транспорта для нас нет, так что иди лови машину.

Я вышел на дорогу и взмахом руки остановил первый попавшийся легковой автомобиль.

— Командир, я вроде бы ничего не нарушил, — стал оправдываться шофер.

— С наступающим вас праздником, товарищ водитель! Подвезите нас с коллегой на улицу Коминтерновскую. Как доехать, знаете?

Водитель, молодой, рабочего вида парень, облегченно выдохнул:

— Знаю, конечно! Садитесь, я вас мигом домчу.

В гаражном кооперативе нас дожидались участковый, потерпевший, человек пять зевак и стайка пацанов, забравшихся на крыши гаражей противоположного ряда.

Потерпевшим был старик лет семидесяти, одетый в поношенную болоньевую куртку и старомодную, попорченную молью беретку. Во рту его не хватало передних зубов, на левой скуле рос шишак величиной с голубиное яйцо.

— Вот, товарищи, — сказал он, показывая на вскрытый гараж, — обокрали меня. Все подчистую, суки, вынесли. Как дальше жить, ума не приложу!