Эрл Биггерс - Гремучая змея (Сборник)

— Я женщина не из болтливых! — воскликнула она. — Но сейчас собираюсь обратиться к моему так называемому мужу.

Она так резко повернулась к князю, что ее жемчужное ожерелье заколыхалось на шее.

— Дрянь! Коварная дрянь!

Лагуно старательно вытер салфеткой несуществующие крошки на губах и с кроткой улыбкой посмотрел на жену.

— Здравствуй, любимая. Полагаю, ты не очень хорошо выспалась.

— Пока мы находимся с тобой под одной крышей, я вообще не сомкну глаз.

Жанет Лагуно начала судорожно перебирать содержимое своей сумочки и, выбросив на пол пудреницу с папиросами, вытащила наконец какой-то конверт и торжествующе замахала им.

— Вот письмо, — объявила она, — написанное безграмотной рукой моего мужа, который исключительно в насмешку называет себя князем.

Стив посмотрел на конверт, и его тонкое лицо сделалось похожим на мордочку лисы, угодившей в западню. Сорвавшись с места, он попытался выхватить письмо из ее пальцев, но Жанет оказалась проворнее, и князь с глупой миной уселся снова.

— Еще в детстве, — злобно начала Жанет, — меня хвалили за талант декламатора. Надеюсь, я его не потеряла. Послушайте, я обнародую этот шедевр, исправляя только грамматические ошибки. Письмо посвящается светлой памяти Дороти Фландерс.

Звенящим, язвительным голосом она прочитала следующее:

«Дорогая, дражайшая моя, о ком я мечтал весь день. Но должен ли я говорить так о тебе? Я провел ужасный вечер, таская мою уродицу по паркету фешенебельного, но несносного ночного клуба. Только лицезрение твоего прекрасного личика помогло мне выдержать. Любимая, я считал себя циником, которому надоел свет, надоели женщины. Каждую женщину я выбрасывал через неделю, точно выжатый лимон. Но потом я встретил тебя, и куда девался цинизм? Любимая, я мечтаю, мечтаю о тебе! Я хотел бы оделить тебя небольшим подарком, но уродина сторожит свои драгоценности, подобно дракону. У нее, вероятно, глаза на затылке. Но не теряй терпения, моя голубка. Пока я бедняк, но уродина все записала на мое имя. Каждый вечер я болею из-за того, что она здорова! О, если бы это изменилось! Исчезни уродина с нашей дороги, и мы бы вместе распевали наш сладкий дуэт безраздельно и вечно. Ты и я.

Моя драгоценная, целую подушку и мыслю о тебе. Прощай, дорогая!

Во время чтения князь покраснел до корней волос. Вероятно, слово «птенчик», произнесенное Жанет особенно язвительно, лишило его остатков самообладания. Все собравшиеся просто онемели от удивления.

Это напыщенное письмо поразило и меня. Хотя мы с Ирис и предполагали какую-то связь между князем и пожирательницей мужских сердец Дороти, но никогда я не встречал ничего более подлого.

В мертвой тишине Жанет спрятала письмо в сумку и, скрестив руки, посмотрела на мужа.

— Уродина! — закричала она. — Благодарю тебя, Стив. Вероятно, я одна из немногих женщин, которым в любовных письмах мужа довелось именоваться уродинами.

Краска понемногу сошла с лица князя. К нему вернулась обычная холодность.

— Извини, милая, если это наименование тебе не нравится. Но ведь письмо тебе не предназначалось.

— Ну естественно. А теперь я желаю проинформировать птенчика о том, что уродине не нужны глаза на затылке, она и так знает, насколько Дороти была испорченной. Да и относительно тебя тоже не сомневаюсь. Но я никогда не предполагала, что вы объединитесь на этой почве.

Лоррен, как всегда, натыкаясь на неприятность, не приняла этого близко к сердцу.

— Ангелочки, тут какая-то ошибка! Люди таких писем не сочиняют. «Птенчик»! Какая фальшь! Разве твой муж «птенчик»? Где ты нашла это послание?

— Утром его подсунули под мою дверь. Чья-то добрая душа решила, что мне приятно будет ознакомиться е ним перед завтраком. Но письмо написано почерком моего мужа, и я не думала, откуда оно взялось.

А я задумался сразу. Дороти относилась к тому типу женщин, которые сохраняют компрометирующие материалы просто на всякий случай, как это было, например, с фишками Лоррен. Особа, обыскавшая ее комнату, нашла это письмо и либо от злопыхательства, либо по другим причинам подсунула его под дверь Жанет.

Жанет снова посмотрела на князя.

— Отправляясь в Рено, я готова была просто развестись с тобой. Время залечивает раны, и я бы забыла о тебе. Теперь все изменилось. В этом письме ты намекаешь на желательность моей смерти, ведь потом тебе о твоей упитанной блондинкой достались бы все мои деньги. Ты каждый день болеешь от того, что я здорова. Ты выразился осторожно, даже закончить не посмел, но полиция во всем разберется. Тюремный режим придется тебе по вкусу.