Людмила Феррис - Синдром выгорания любви

— Хорошо, я санитарка, — Юлька схватила судно и понесла его в туалет, а потом остервенело подтерла пол.

«Пользуйтесь, гады, журналистским трудом, пока я добрая. Кстати, почему на двери надпись «Баня»? Надо написать правду — «Помывочная», но правду тут никто не пишет и не говорит».

Кристина привезла коляску с Глафирой Сергеевной, которая была чем-то недовольна.

— Недавно мылись, и опять!

— В твоем возрасте надо пять раз в день мыться, — не жалея преклонный возраст бабушки, сообщила Кристина.

— Воняет тут, — заупрямилась старуха.

— Ну, извиняйте, сегодня в ванны шампанское не завезли, — и, обращаясь к Юльке, сказала: — Десять минут на человека, не больше, иначе сдохнем тут с тобой к концу смены.

Юля удивилась сама себе, как ловко она раздела женщину и поставила под душ.

— Живот, ноги, спина, волосы, — Юля произносила порядок мытья вслух. — Все, закончили. Теперь одену вас, Глафира Сергеевна, во все чистое.

— Я сплю плохо после бани, — доверительно сообщила старушка.

— Снотворное попросите у медсестры.

— Нет уж, Паше вон все время таблетки давали, уколы делали, а к ней по ночам привидения шастали.

— А как шастали-то?

— К кровати подходил, нагибался и смотрел, смотрел молча.

— Так ничего и не сказал?

— Приходил и молча смотрел. Не надо мне вашего снотворного.

К концу второго часа Юля еле стояла на ногах, перед глазами, словно в тумане, проплывали размытые голые старческие тела — дряблые, сухие, плохо пахнущие, обвислые животы и груди. Она их мыла, мыла до головокружения и темноты.

— Ты обалдела, что ли? Напугала меня! — над ней наклонилась Кристина. Юлька почувствовала резкий запах нашатыря и поняла, что она лежит на кушетке в подсобке.

— Что это было?!

— Отключилась ты в бане. Закончила бабок мыть и поползла по стенке, я тебя только подхватить успела. Отлеживайся, это ты с непривычки. Старухи намытые сейчас спать будут.

— Да не, по инструкции я сегодня.

— Лежи, тебе говорю!

Юля закрыла глаза. Интересно, что имела в виду Глафира, когда говорила о том, что к Паше приходил убиенный Гулько? Этого просто не может быть!

Какое-то смутное ощущение промелькнуло у нее в голове и тут же исчезло. Она вспоминала свой вчерашний разговор с Кларой Андреевной и не переставала удивляться, сколько в этой женщине внутреннего достоинства.

— Мне кажется, мой рассказ не был интересным. В тюрьме, где я сидела, было много более ярких историй. Кто-то из женщин киллера нанимал, кто-то травил мужа крысиным ядом, так их дома доставали. Еще неизвестно, кто палач, а кто — жертва. Мне больше не хочется ничего вспоминать, извините. Я просто была в таком напряженном, взведенном состоянии — дочь все время болела, я не работала, словно бежала по кругу, как загнанная лошадь. Вот и сошла однажды с дистанции, сорвалась.

— Вы смогли с этим справиться, начать с чистого листа. Вы ведь тогда ребенка ждали.

— Прошлое всегда со мной, — она дотронулась до груди, где находилось сердце. — Отсюда ничего не выкинешь. Дочь уже в тюрьме родилась. Ей пришлось много пережить. Сейчас у Нани своя семья, она взрослый человек.

— Нани? Это такое грузинское имя? Почему грузинское?

— Нет, я очень хотела ее Наташей назвать, а в тюрьме записали Ниной, поэтому дочь зову Нани, и Наташа и Нина, она к этому странному имени привыкла.

— Странному? — Юлька удивилось. — Красивое имя, напевное такое, не то что у меня — коротко и сердито: Юля.

— Хорошее у вас имя, главное ведь человек, он имя содержанием наполняет.

— Клара Андреевна, может, мой вопрос покажется бестактным, но зачем Прасковья Щукина вам рассказала о свидании вашего мужа? У нее что, своего мужа не было? Или не было других дел?

— Муж у нее был, и сын был. Понимаете, когда муж изменяет жене, то об этом знают все, а жена узнает последней. Мне кажется, это в корне неправильно. Мы с Пашей приятельствовали, если можно так сказать.

— Она была вашей близкой подругой? Обычно близкие подруги способны на такие поступки.

— Нет, у меня не было подруг. У меня был только Саша. Паша была моим парикмахером, а в парикмахерской женщины всегда болтают лишнее. Думаю, что ее ученица могла поделиться, или Паша сама услышала, оказалась свидетелем разговора. Она, наверное, как-то об этом узнала. Паша просто хорошо ко мне относилась.

— И все-таки, как она узнала?

— Да не интересовалась я. Зачем? Мне не важно, кто Паше об этом сказал, важно, что это было правдой. Не каждая женщина в силах перенести известие об измене. Сразу сходишь с ума от горечи, униженности и одиночества. Сказать, что это шок, — ничего не сказать. Я в состоянии шока находилась несколько дней. Как сложилось, так и сложилось, уже ничего не вернешь.