Евгения Михайлова - По осколкам разбитого зеркала

– Ну Витя его и придержал, – сказала Юля. – А что было делать? Если бы я не на костылях, я бы сама наваляла этому Кисину. Витя не хотел его бить, себе дороже. Но он сильно брыкался. Пришлось его приложить башкой к стенке несколько раз. Вот я потом читала, что он принес страшные документы: сотрясение, раны, ах ты боже мой. А я в тот же день видела, как он вышел вон из того магазина, я вход в окно целый день вижу. Вытащил из сумки бутылку водки и пил из горла. Такой страшно больной.

– Картина ясна, – подытожила я задумчиво. – Совпадает с показаниями Санина. А что с кроликами?

– Их взял один фермер. Поклялся Вите, что они просто будут у него жить, пока он что-то не придумает. Но я, конечно, боюсь, что их пустят на мясо.

– Печально, – вздохнула я. – Это называется – спас одного кролика. Теперь мученическую смерть могут принять многие кроличьи дети. Тебе не кажется, Юля, что любая помощь должна быть более разумной, что ли? Я имею в виду и голову пенсионера.

– Так мы же от души. – Юля налила себе в чашку из-под кофе коньяк, выпила залпом и широко улыбнулась мне. – Хорошо сидим, да, Лиля?

– Без сомнения. А теперь попрошу тебя походить по квартире, что-то делать, я хочу снять видео для суда.

– Видео? – Глаза Юли радостно блеснули. – Подожди, я немного приведу себя в порядок.

Она вышла из комнаты минут через двадцать. На лице пронзительно яркий макияж, платье скользяще-сексуальное, обтягивающее. Постояла, опираясь на элегантную палочку, как в эротическом номере. И завиляла бедрами по кухне, затрясла чуть прикрытой грудью. Я сняла для смеха: дома посмотрю.

– А теперь, Юля, сходи умойся, надень какой-то халат-пижаму пострашнее, возьми костыли, наверное, они у тебя еще есть. И вспомни, как тебе было больно в самом начале. Как ты не могла чашку в руки взять, нагнуться, повернуться. И делай обратное тому, что я только что видела. Мучайся и страдай во имя свободы своего спасителя.

Главное для актрисы, даже от шеста, это команда режиссера. Юля легко вошла в другую роль, вполне натурально стонала и даже разбила пару чашек. На том мы и завершили наш маленький шедевр. Крупная, изломанная фигура в растянутой майке угрюмо-серого цвета стоит посреди кухни. Руки отчаянно вцепились в уродливые костыли, под ногами осколки в луже кофе, на бледном, искаженном от боли лице отчаяние: она не может нагнуться, повернуться в этом своем крошечном закутке.

– Снято, – сказала я голосом маститого режиссера. – Спасибо. До связи. А я еще зайду к нашему истцу по делу. Надеюсь, он дома, не хочу звонить. Эффект внезапности. Может, получится на чем-то подловить.

– Дома, конечно, – хохотнула Юля. – Куда ж он денется, придурок. Наверное, сейчас лежит на полу, подслушивает, о чем мы говорим.

Я даже не заметила, как доехала до своего дома из этой обители враждующих и страдающих сторон, хотя она практически на другом конце Москвы. Так я была погружена в размышления. Задумчивость стала моим постоянным спутником с тех пор, как я углубилась в свое второе в жизни дело. Первое было о несостоявшейся квартирной краже. Злоумышленник был схвачен соседом, едва переступив порог… Подготовка заняла тридцать минут.

Что сказать об Илье Кисине, жертве моего подзащитного и агрессоре на пути вольных людей и зверей? У него точно такая же тесная квартира, как у Юли, стены и пол пропускают любой звук, даже разговоры нормальным голосом. Что тут говорить о музыке или криках. В квартире – тоскливый, душный, какой-то сивый полумрак. И сам Кисин оказался грузным неопрятным стариком с одышкой и маленькими глазками, в которых я увидела не азарт преследователя, а скорее загнанность и отчаяние. Он никак не ожидал, что история получит такую огласку. Все друзья и коллеги Виктора рванулись сюда разоблачать замыслы косного ретрограда. В одной газете его даже обвинили в том, что он хочет прибрать к рукам квартиру Юли. Якобы он ей намекал, чтобы она поменяла московскую квартиру на какую-то деревенскую развалюху его единственной родственницы. Собственно, и я пришла за тем же: подловить на чем-то. Но покрутилась на грубо сколоченном твердом табурете и поняла, что надо валить отсюда поскорее. Это все даже не забавно.

– Илья Григорьевич, – спросила я у него. – А почему вы не хотите мирового соглашения? Вы бы получили компенсацию. Простите, но мне кажется, вам она не помешает. Сумма обсуждается. Виктор Санин публично принесет извинения. И все займутся своей жизнью – без судов, тюрем и накаленной обстановки, в которой возможны лишь следующие конфликты. Или мы можем обсудить такой вариант?