Евгения Михайлова - По осколкам разбитого зеркала

– Я все поняла, – ответила Валентина. – Мне не нужны были слова Кирилла, когда он был жив. У меня было такое счастье – догадываться. А ты решила мне устроить казнь? Почти культурную? Отказать в том единственном, что принадлежит только мне? Может, и смилостивилась бы, если бы я с рыданиями бросилась просить у тебя за что-то прощения, каялась, рвала бы на себе рубаху. Так вот что я тебе скажу, Неля. Я такая же вдова Кирилла, как и ты. И ты отобрала его у меня гораздо в большей степени, чем я у тебя. Ты присвоила его память. Ты, как клуши на улице, решила, что срок брака, общие кровать и стол – это главные преимущества в любви и обладании. А меня все три года устраивало то, что он где-то дышит. Что он проснется и вспомнит обо мне. Выше награды и большего подарка мне никогда не было нужно. Я не раскаиваюсь, если ты это хотела услышать. Я не жалею тебя. Я и себя не жалею. Уничтожь эти записи. Я посмотрю.

Неля молча подошла к компьютеру, открыла в почте одно письмо от levV, нажала ответить, присоединила «особую папку» и отправила.

– Спасибо, – кивнула Валентина и быстро ушла.

Прошло три месяца. Неля провела их в состоянии, похожем на отход от наркоза после операции. Рука зажила. Знакомые рассказали, что налетчиков на Валентину взяли. О роли самой Нели явно никто не догадывался. Нина ходила заплаканная, говорили, что ее мужу грозит срок за заказ налета. Робко намекала, что он выполнял чью-то волю, но им запретили об этом говорить под страхом смерти. Неля как-то видела районного следователя, который выходил из машины с хирургом Осиповым. Видимо, тот продолжал оберегать свою главную помощницу, не ограничившись тем, что залатал ей «башку». А потом сорока принесла на хвосте весть о том, что хирург иногда ночует у своей операционной сестры.

Неля и Валентина иногда встречались на улице, не избегали встреч, но и не сближались. На уместной дистанции холодно здоровались или просто кивали друг другу.

В один уже совсем зимний день Неля брела по улице в какой-то абсолютной пустоте. Пусто было в ней и вокруг. Редкие снежинки приземлялись на газоны с желтой листвой и все еще зеленой травой, тщетно силящейся не умереть. Она не сразу узнала Валентину, потому что ее держал под руку грузный, серьезный и капельку растерянный хирург Осипов. Он выглядел так, будто получил что-то, что не может ему принадлежать по определению.

Неля растерялась и не сразу поздоровалась, не успела отвести взгляд. Валя подошла к ней и сказала:

– Хочу тебе сказать. Там все кончилось: их посадили. У меня к тебе нет претензий. За ту папку тебе глубокий поклон. И еще: приходи завтра к нам. Замуж я вышла, моя милая, дорогая подруга по счастью и несчастью. Больше никого не будет. Посидим втроем. Да, Асю приводи.

Странно, но пустота Нели заполнилась. Чем-то противоположным. Той бессмертной сложностью, которая мешает дыханию, но заставляет чувствовать себя одушевленным человеком, который не зря бредет по земле.

Она подошла ближе и шепнула Валентине на ухо:

– Ты не ошибка. Он никогда не ошибался. Ты настоящая. Как ни горько мне от того, что он вообще тебя увидел. Мы придем с Асей.

Хирург Осипов сначала деликатно смотрел в сторону, потом бросил на Нелю подозрительный взгляд. Он что-то понял в странности их первой встречи.

Он был внучатым племянником известного классика. По линии его двоюродного брата. Был похож на важного седого льва. Царственное поведение, раскатистый голос, покровительственная усмешка в небольших светло-серых глазах. О таком внешнем величии его гениальный предок, наверное, даже не мечтал. Собственно, предку это и не требовалось. Были другие достоинства. А Валерий Игнатьевич, похоже, считал, что ему всегда светит звезда знаменитого предка. Он мог заниматься чем угодно, но неизменно оставался великим. Как будто только для того и жил, страдал, писал его не особенно счастливый родственник, чтобы Валера почивал на лаврах.

Я тогда работал помощником оператора на телевидении. Подрабатывал осветителем и фотографом в театрах по мелким договорам. Как-то приятель сказал:

– Есть работа для тебя. Раз в неделю вроде. Мужик выпускает какой-то журнал о культуре и открыл маленький самодеятельный молодежный театр. Раскручивает его. Ему нужен осветитель, декоратор и фотограф, желательно в одном лице. Платить обещает нормально. Позвонишь?

– Давай телефон.

Так я познакомился с Валерием Игнатьевичем Корецким, универсальным творцом. Он был когда-то мастером на заводе. Открыл при своем предприятии театральную студию. Тут у него случилось какое-то приличное наследство. Корецкий все вложил в журнал и театр. Стал величать себя писателем, драматургом, режиссером, а театр – народным. Назвал его «Алые паруса». Наладил контакты с прессой, для чего и понадобились пиарные снимки. Для спектаклей нужны были профессиональные осветитель и декоратор. А мне требовались деньги.