Хорхе Молист - Возвращение катаров

Карен медленно спускалась по лестнице, нащупывая ступеньки ногами, обутыми в толстые ботинки из кожи и меха. Земля была скользкая, а справа зияла черная пустота.

Она ступила на булыжную мостовую и направилась к небольшой площади с жилыми домами. Единственным местом в деревне, где горел огонь, был дом, укрывавший больных, раненых и детей. Она пересекла площадь быстрым, но осторожным шагом; слабый свет из окон дома и мерцание звезд освещали ей путь.

Вдруг женщина испуганно остановилась. Посреди площади, в сумраке, виднелась неподвижная фигура.

Ее сердце екнуло, страх сжал сердце. Призрачный силуэт, словно излучающий свет, придавал фигуре неземной облик. Может, это призрак. Боже мой! Ведь столько умерших!

Она стояла неподвижно, чувствуя комок в горле, слыша только голоса, доносящиеся из дома, и завывания ветра. Карен чувствовала, как внутри нее растет странное желание разглядеть этот призрак, приближавшийся к ней. Ее сердце колотилось от страха, и она попыталась броситься прочь, но не смогла. Ноги не слушались, они не двигались! Она хотела кричать от ужаса. Но продолжала стоять, ничего не предпринимая, замерев, охваченная паникой, между тем как нереальная фигура приближалась — медленно, мягко, неизбежно, как смерть. Еще мгновение, и она почувствует ледяное прикосновение… и тогда сердце разорвется от ужаса.

И вот здесь она просыпалась. Карен хотелось бы продолжить сон и покончить с этим, чтобы не страдать больше, но она всегда просыпалась.

Карен посмотрела на Хайме, умиротворенно спящего рядом, и погладила его по спутанным черным волосам, в которых кое-где уже пробивалась ранняя седина. Она задумчиво разглядывала его и затем, вздохнув, тихонько напела, как колыбельную:

— Ты хочешь знать, Хайме, хочешь знать. Но ты не знаешь, как это будет больно!

— Как ты себя чувствуешь после этой ночи? — спросил он.

Она молча смотрела на него, прожевывая кусок, в глазах у нее плясали озорные искорки.

Холод на улице и запотевшие окна придавали домашний вид этому придорожному ресторанчику недалеко от Бейкерсфилд. Его специализацией были завтраки. Ресторан был одним из этих простых, но полных колорита местечек, где дальнобойщики, полицейские и дорожные торговцы объединяются, чтобы вместе попить кофе.

Хайме и Карен были голодны и попросили по большому стакану апельсинового сока, яичницу с беконом, картошку-фри и тосты с маслом и джемом. Маленький исцарапанный стол оказался заставлен тарелками.

Несмотря на затрапезность заведения, для Хайме оно только что превратилось в преддверие рая. Он много лет не чувствовал ничего подобного. Две чашки, распространяющие сильный аромат кофе, довершали картину. Но самое главное: она, Карен. Напротив него, такая красивая, такая необыкновенная, такая яркая, что, казалось, заполняла собой почти пустой ресторан.

Хайме был счастлив, бесконечно счастлив. Ему было трудно поверить в свою удачу, в то, что все реально. Он завоевал эту женщину, которая казалась такой недоступной. Еще больше его радовало то, что секс с ней был великолепным. По крайней мере, для него.

— Это было совсем неплохо, — ответила Карен, проглотив. — Не беспокойся, ты сдал экзамен успешно. А как это понравилось дону Хайме? — спросила она, добравшись до кофе и делая глоток.

— Дону Хайме — очень. Но его кредитная карточка серьезно пострадала.

Смех Карен раздался из кофейной чашки.

— Хорошо, на этот завтрак приглашаю я. Не хочется, чтобы по моей вине ты попал в список должников.

— Спасибо, что беспокоишься о моих финансах.

— Надеюсь, тебе еще придется приглашать меня на ужин, а для этого твоя кредитная карта должна быть в порядке.

— Для тебя у меня всегда открыт кредит, особенно если каждый ужин будет заканчиваться такой ночью, как вчера.

Карен рассмеялась.

— Развратник, — осудила она. — Ты сначала пригласи, а судьба и желание распорядятся дальнейшим.

— Я надеялся на что-то более определенное.

— От адвоката? Ты, наверное, шутишь.

На этот раз расхохотался он. Молодые люди продолжили завтрак.

«Пора уже поднабраться опыта, — подумал Хайме. — Имея за плечами развод и несколько любовных связей до и после него, смешно так увлекаться женщиной». Он чувствовал себя как школьник, влюбленный сильнее, чем в первый раз. Он всегда считал влюбленность возрастной болезнью, как корь, но сейчас, почти в сорок лет, ему окончательно вскружила голову эта кокетка, в которой он интуитивно чувствовал опасность. И это ощущение опасности окончательно сводило с ума.