Наталья Александрова - Восемь обезьян

При ближайшем рассмотрении этот кругляшок оказался золотой монетой.

Таких монет Вася раньше не видывал, хотя по особенностям своей работы ему доводилось видывать всякое: и луидоры, и фридрихсдоры, и талеры, и даже экзотические пиастры.

Эта же монета была и впрямь необыкновенная.

На одной ее стороне была изображена странная птица с раскинутыми крыльями и длинным прямым клювом. В когтях эта птица держала солнце, от которого исходили прямые золотые лучи.

На другой же стороне монеты, как и положено, красовалось чье-то лицо. Лицо, однако, было странное — нет чтобы какой-нибудь приличный король с бородой и в короне, там был лысый человек с узкими, как у змеи, глазами. Снизу под этим лицом были какие-то непонятные значки — не буквы, не цифры, а черт его знает что.

Под влиянием какого-то неожиданного порыва Вася торопливо спрятал странную монету в потайной карман, который был у него под подкладкой.

Закончив с обыском, Вася тихонько поднялся из-за стола и незаметно двинулся к выходу. Была у него такая ценная способность — когда надо, Вася умел делаться совершенно незаметным.

Таким манером он уже почти дошел до дверей трактира, но тут у него на пути возник здешний вышибала Гаврик.

— Ты куда это собрался, любезный? — проговорил Гаврик, нависнув над Васей всей своей внушительной тушей.

Гаврик, несмотря на свою грозную и устрашающую внешность, любил выражаться как порядочный, как будто принадлежал к чистой публике. Впрочем, когда-то он к ней и правда принадлежал.

Изрядно выпив, Гаврик любил рассказывать своим случайным собутыльникам, что не всегда был трактирным вышибалой Гавриком, а именовался некогда Гаврилой Ардальонычем и имел чин титулярного советника.

— Титулярный советник! — произносил Гаврик, внушительно подняв палец. — Это вам не кот начихал! Это, промежду прочим, чин девятого класса! Вы спросите меня, господа, как же я с таких высот и так низко пал?

Господа его ни о чем таком не спрашивали, поскольку им до этого не было дела. Но Гаврик этого не замечал или делал вид, что не замечает, и продолжал:

— Все через любовь, господа! Все через любовь! Все неприятности в моей жизни произошли через любовь!

При этом он закатывал глаза и принимал чрезвычайно загадочный и романтический вид, но кто-нибудь непременно тихонько добавлял, что ежели это и случилось через любовь, то исключительно через любовь к горячительным напиткам.

Но говорили это только тихо и только за спиною у Гаврика, потому как никому не хотелось иметь дело с его пудовыми кулаками и тяжелым характером.

Вот этот-то Гаврик и возник на пути у Васи-щипача.

— Куда же это ты собрался, любезный? — повторил Гаврик. — А не забыл ли ты попрощаться с Николаем Парфенычем?

— Как можно! — заюлил Вася. — Я к Николаю Парфенычу всегда со всем своим уважением. А выйти я хотел только на минуточку, чтобы голову остудить, а то больно здесь душно.

— Голову тебе остудить и правда не мешает, только уж после того, как с Николаем Парфенычем простишься. А то нехорошо — в гости зашел как приличный человек, а уходишь как шантрапа какая-то.

Вася вздохнул и под присмотром Гаврика вернулся к стойке.

— Ну? — процедил трактирщик, смерив его неодобрительным взглядом. — Я тебе что сказал? Четверть моя! А ты хотел слинять, не поделившись… нехорошо!

— Николай Парфеныч, вы же меня знаете, — заныл Вася, — я к вам всегда со всем нашим уважением…

— Что-то не вижу я твоего уважения! — проворчал трактирщик. — Ты не забывай, что я тебе только до тех пор позволяю существовать, покуда ты правила соблюдаешь!

— Я соблюдаю, вы не извольте сомневаться!

— Короче, показывай, что наскреб!

Вася вздохнул и высыпал на прилавок всю свою добычу. Николай Парфеныч толстым обкуренным пальцем придвинул к себе часы и табакерку, остальные мелочи брезгливо отпихнул, ловко отделил четвертую часть серебряных денег.

— Тикалки и табакерка общим счетом пойдут за два рубля, полтинник мой, так что получи полтора целковых…

— Николай Парфеныч, милостивец, как можно? Да одна эта табакерка рубля на четыре потянет!

— Не знаю, где она потянет, а у меня своя цена. Хочешь в моем трактире работать — принимай ее, нет — Гаврик тебя сейчас выкинет и больше никогда не пустит.

— Николай Парфеныч, кормилец, но это же грабеж! — вздохнул Вася, пряча в карман всю изрядно похудевшую выручку.

— Это не грабеж, а порядок! Ты мне лучше скажи, голубь, ничего от меня не утаил?