Майкл Шейбон - Окончательное решение, или Разгадка под занавес

— Благодарю, — кивнул он викарию.

Несчастный объект благодарности чувствовал на себе его пугающий пронзительный взгляд, который не упускал ничего: ни опрокинутой бутылки бренди, ни изодранной обивки сидений, ни вылезающих из-под нее пружин, ни поцарапанной панели управления, проникая, казалось, до самого донышка в хмельную, смятенную душу викария. Раздувающиеся ноздри с точностью до капли вычислили количество рассеянного в воздухе бренди.

— С добрым утром, — услышал преподобный Паникер.

Он понял, что ему надлежит нажать на газ и следовать в Лондон, чтобы препроводить туда своего пассажира, пахнущего мокрой шерстью и табаком. Пассажир держал себя так, словно все было заранее оговорено. Однако мистер Паникер не мог заставить себя пошевелиться. Каким-то непостижимым образом он настолько слился с этой колымагой воедино, что теперь физически ощущал вторжение высокого промокшего старика в закрытые для посторонних потемки своей дребезжащей черепной коробки.

В унисон с его мыслями работавший на холостом ходу двигатель с печальным вздохом сбавил обороты.

Незваный пассажир истолковал неподвижность и молчание водителя как просьбу о разъяснении, чем они, если можно так выразиться, и являлись.

— Железнодорожное сообщение, как мне сообщили, «прервано на неопределенный срок», — сухо произнес старик. — Думаю, переброска войск. Вне всякого сомнения, подкрепление идет к Мортейну, там сейчас солоно. Так что добраться до Лондона поездом мне сегодня не удастся, но я должен быть там во что бы то ни стало.

Он вытянул шею, высматривая что-то на полу салона между заляпанными грязью ботинками. Это были высокие шнурованные армейские ботинки на рубчатой подошве, вроде тех, что некогда прошли походным маршем по Хартуму и Блумфонтейну. С хрипом и суставным хрустом, от которого мистер Паникер похолодел, старик наклонился и извлек из-под сиденья бутылку с остатками бренди, тайком унесенную, если не сказать умыкнутую преподобным из дома, а вместе с ней и маленькую винтовую пробочку, отскочившую и укатившуюся с глаз долой в тот самый момент, когда он возник на дороге. Понюхав горлышко бутылки, старик иронически поднял брови и дернул щекой. Затем, придав лицу настолько невозмутимое выражение, что не распознать за этой невозмутимостью издевку мог бы только младенец, он протянул бутылку мистеру Паникеру.

Не говоря ни слова, викарий отрицательно помотал головой и выжал сцепление. Старик закрутил пробку. Машина под проливным дождем покатила в сторону Лондона.

Они долго ехали молча, поскольку викарий, обнаружив, что бак с яростью иссяк, а уровень опьянения падает, потерял дар речи от стыда за свое недавнее поведение. Всю жизнь он, прежде всего (а может, за неимением лучшего), оставался человеком незыблемых моральных устоев, чьи слова и поступки отличало отсутствие непредсказуемости, а это, как он затвердил еще в семинарские годы в Коттаяме, есть главное украшение доброго пастыря. Молчание, повисшее в салоне автомобиля, укоризненные старческие вздохи и косые взгляды непрошеного попутчика казались преподобному лишь прелюдией к неизбежному объяснению. Он стиснул руками руль и понурил голову, почти упершись лбом в ветровое стекло.

— Вы, вероятно, могли подумать…

— Что, простите?

Внезапно, словно по чьему-то искусному наущению, викария озарило. Что, если сказать старцу, будто в Лондон он едет на заседание церковного совета? Скажем, на заседание Синода Юго-Восточной епархии англиканской церкви? Эта выдумка смогла бы как-то объяснить очевидные приготовления к длительному путешествию, ведь на заднем сиденье лежали канистры с бензином, который сейчас на вес золота, и саквояж. Скажем, заседание пройдет в отеле «Крэмптон», там вполне приличная кухня. С утра — серьезная полемика по литургии, потом обед, а во второй половине дня — обсуждение сугубо практических вопросов касательно деятельности клириков после войны. Глава епархии, его преосвященство архидиакон Брумли, со своим всегдашним хорошо отрепетированным остроумием коснется сложностей, которые подстерегают жен и матерей после возвращения вчерашних солдат в лоно семьи. Развивая и оттачивая историю в свое оправдание, мистер Паникер и сам в нее почти поверил, так что будущее перестало казаться таким беспросветным.

— Полагаю, вам сейчас тяжело, — сказал старик.

Викарий с тоской попрощался с конференц-залом и рестораном отеля «Крэмптон», смахнув их, как карточный домик, с воображаемой столешницы, и снова превратился в многогрешного нетрезвого священнослужителя не первой молодости, позорно дезертирующего с обломков собственной жизни.