Эрик-Эмманюэль Шмитт: Человек, который видел сквозь лица

– Как ты думаешь, он нас слышит?

Ну конечно же слышу. И конечно, открою глаза. Только потерпите немножко, я сейчас… я постараюсь…

– Месье, сейчас не время сдаваться, соберитесь с силами!

По настойчивости голосов я оцениваю, насколько я слаб. Веки меня не слушаются, они налиты свинцовой тяжестью, горят огнем. Чтобы поднять их, нужна сила штангиста. Делаю глубокий вдох и – хоп! – последнее усилие.

Ура!

Меня заливает дневной свет.

На фоне серого неба вижу два склоненных надо мной лица.

– Прекрасно, месье!

– Браво!

– Как вы себя чувствуете?

Пытаюсь что-то выговорить, но мне мешает сжавшееся, забитое чем-то горло. К горлу подступает рвота.

И у меня хватает сил лишь на подобие слабой гримасы.

Лица благодарят меня ответными широкими улыбками.

– Вам не трудно дышать?

Обеспокоенный этим вопросом, я сосредотачиваюсь на дыхательном процессе – вдыхаю, выдыхаю, медленно повторяю то и другое, мобилизуя бока, грудь и нос так старательно, словно впервые изобретаю дыхание.

– В легких боли не чувствуете?

Мотаю головой.

– А в подвздошье?

Реагирую так же.

На обоих лицах написано облегчение. По-моему, я им угодил. Теперь я уже довольно ясно различаю черты моих спасателей: у паренька круглое полудетское лицо балованного ребенка; девушка, бледненькая, хрупкая, внимательно разглядывает меня нежно-голубыми глазами фарфоровой куклы. Как же мне хочется, чтобы они задали новые вопросы, лишь бы доставить им удовольствие!

– Вы можете говорить?

Хочу сказать «да», но слово застряло где-то в глотке. Как странно! Мне все же удается выдавить:

– Мгм…

Этот невнятный звук – максимум, что мне удается произнести. Собственно, меня это не тревожит. Зато по лицам ребят видно, что им этого мало.

– Не обижайтесь, месье, но скажите: в обычное время вы способны говорить?

Я улыбаюсь.

– То есть вы подтверждаете, что в нормальной жизни вы не немой?

Улыбаюсь еще шире.

– Значит, это просто шок.

– Или боль…

– …которая мешает вам говорить?

Я размышляю, потом поворачиваюсь к пареньку, который сказал о шоке.

– А вы можете встать на ноги?

У меня нет никакого желания становиться на ноги. Но я догадываюсь, что для обоих молодых, сияющих добротой лиц это крайне важно. И поэтому препоручаю свое тело сознанию и пробую распрямиться.

Чужие руки помогают мне сесть.

– Браво!

– Замечательно!

– Продолжайте!

– Давайте-ка теперь встанем!

– Не паникуйте, не бойтесь ничего, мы вас поддержим.

Господи, как давно со мной не обращались так заботливо!

И я решаю встать, мобилизовав всю свою волю, как некогда, в шестилетнем возрасте, перед первым прыжком в воду.

– Держитесь!

Ноги мои подгибаются, колени дрожат, руки бессильно обвисли, но ангелы-хранители подпирают меня сзади… и вот я уже стою.

То, что я вижу перед собой, повергает меня в ужас: осколки стекла, деревянные щепки, мусор, тела на земле – одни стонущие, другие уже накрытые с головой, догорающий гроб, вокруг которого суетятся пожарные, искореженный катафалк, разбитые витрины, облако пыли; всюду бегают с носилками санитары, отъезжают, одна за другой, машины «скорой помощи», полицейские огораживают место происшествия, криминалисты фотографируют, а поодаль, за натянутыми лентами, скапливается плотная толпа зевак. Ноздри щиплет от едкой вони горелой резины. В воздухе порхают, упорно не желая оседать, серые хлопья пепла. Меня оглушают шумы – стоны раненых, окрики полицейских, плач детей, улюлюканье автомобильных сирен. В следующую секунду я понимаю, что произошло. Площадь Карла Второго никогда так не выглядела – бомба разворотила все.

Мои спасатели чувствуют, как я потрясен.

– У вас были при себе какие-нибудь вещи?

– Ваши вещи при вас?

Я мотаю головой.

Не могу отвести взгляд от гроба. Пытаюсь представить себе, что стало с человеком, виновником этого катаклизма, но беготня полицейских, кучи обломков, дым, трупы под простынями и всеобщая суматоха мешают мне что-либо разглядеть.

И внезапно я замечаю на мостовой руку, оторванную по плечо.

Это его рука. Из солидарности ощущаю боль в своем ушибленном плече.

– Ай!

– Вам больно, месье?

Никогда еще не видел руку отдельно от тела. Отворачиваюсь.

– Почему вы вскрикнули?

Я и рад бы ответить, но тут слезы заволакивают мне глаза, текут по щекам.

– Сейчас мы отправим вас в больницу.

Ох, лучше бы эти ребятишки дали мне время поразмыслить, прочувствовать случившееся! Но нет, они намерены действовать – действовать, и только, вон какие они целеустремленные, энергичные. Над ангелами довлеет одно тяжкое недоразумение: нам кажется, будто они охраняют нас, дабы избавлять от страхов и уныния, тогда как на самом деле это нам приходится их утешать.