Эрик-Эмманюэль Шмитт - Человек, который видел сквозь лица

– Хосин Бадави наверняка примкнул к террористам через Интернет. А вообще-то, есть подозрение, что он и в Сирии обучался.

– Ну да?!

– Правда, родные это отрицают. И соседи тоже. Пока вроде бы не доказано, что он уезжал из страны.

– Хорошо бы найти его ноутбук.

– Да полиция уже все перевернула, даже помойки обыскивает.

– Вот когда его найдут, тогда и выявятся все контакты.

А я стою себе, покуриваю и злорадно думаю, что вся необходимая информация заложена в предмете, которым мне повезло завладеть.

– А что, если он смертник-одиночка, который стал радикалом сам по себе, без руководителя, и не принадлежит ни к какой боевой ячейке?

– Это большая редкость! Но и такой террорист все равно не может действовать самостоятельно.

– И все же это случается.

– Даже если он и одиночка, этот взрыв обязательно припишет себе какая-нибудь организация. Еще бы, кто же упустит такой лакомый кусок – восемь убитых, двадцать пять раненых! Какая реклама! Первая же группа, которая возьмет это на себя, «начинает и выигрывает».

И они смеются.

– А кроме того, даже когда они работают в одиночку, за границей у них есть мозговой центр, который указывает нужную мишень.

– И какая же это мишень в данном случае?

– Христиане! Он уничтожил христиан, выходивших из церкви после мессы.

– Не согласен! Во-первых, это была не месса, а отпевание. Во-вторых, на похоронах присутствуют все без исключения – христиане, атеисты, евреи, буддисты, мусульмане. Нет, я считаю, что Хосин Бадави выбрал людное общественное место, потому что ненавидел Шарлеруа!

– И не только Шарлеруа, а всю Бельгию с нами вместе! Нашу мирную, спокойную Бельгию, в том числе и Шарлеруа.

– Нет, бери выше: всю Европу разом! Подумай сам: коли уж он выбрал для нападения эту маленькую страну, значит у него была особая цель… Ведь не трогают же террористы Португалию, Андорру или Монако. Вот где собака зарыта: они наметили себе такую скромную и символическую страну, как наша, потому что Бельгия приняла у себя многие европейские общественные организации. И тем самым пригрозили всей Европе, мой милый.

– Ну а ты как думаешь, Огюстен? Ты ведь его видел, этого Хосина, что скажешь?

Я гашу сигарету об стену:

– Я же не видел, что у него в голове.

Они кивают, даже не подозревая, что я вожу их за нос. На самом деле я именно видел , что у него в голове – его отец. А вот о чем они спорили, мне неизвестно.

Дискуссия продолжается, вялая и расплывчатая, как струйки сигаретного дыма. Хосин превратился в марионетку-чревовещателя: каждый из спорщиков наделяет его своим голосом и своими убеждениями.

Я молча возвращаюсь в редакцию. Обследование кухоньки приводит к грустному выводу: ни крошки еды.

У меня мутится в голове. Я пью воду из крана, чтобы хоть чем-то заполнить желудок.

Затем в полном унынии сажусь за стол и раскрываю Коран, обнаруженный на полке, среди словарей, энциклопедий и прочих справочников.

Принимаюсь за чтение, но фразы скачут и расплываются перед глазами; кажется, сейчас я упаду в обморок.

– Держи!

Умм Кульсум – величественная, обряженная в платье попугайной расцветки, с небесно-голубыми веками – протягивает мне коробку с медовыми пирожными.

– Это тебе! – поясняет она с улыбкой, какой я доселе у нее не видел.

Я выхватываю из коробки кусок пахлавы.

– Нет, вся коробка – тебе!

Я лепечу слова благодарности. Она видит, что я искренне тронут, и улыбается еще шире:

– Я их испекла в выходные.

Набиваю рот этой сладостной едой. Она смотрит, как я объедаюсь, и сияет. Но к ее удовольствию примешивается легкое удивление, никак не связанное с моей радостью, – она недоумевает: как это ее посетила такая блестящая идея? И, любуясь мной, она одновременно гордится своим поступком – точь-в-точь королева, которая забавы ради облагодетельствовала своих подданных.

Я в очередной раз благодарю ее, она с притворной скромностью поворачивается на каблуках и, насвистывая, исчезает.

Заставляю себя есть помедленней и оставить часть пахлавы на вечер. Теперь, когда желудок мой полон, чувствую подступающую сонливость. Но нет, я не доставлю Пегару удовольствия в очередной раз унизить меня. Беру кнопку и приклеиваю ее скотчем к спинке стула, на уровне поясницы, острием наружу: если я вдруг задремлю и отвалюсь назад, она-то уж меня разбудит.

В редакцию возвращаются коллеги, и наш улей снова жужжит вовсю. Энергия сотрудников заражает и меня, я принимаюсь за работу. Мне поручены второстепенные задачи – разложить по порядку мелкие рекламные объявления, сверстать страницу коротких сообщений. И я принимаюсь за эти дела с таким усердием, как будто они меня воодушевляют.