Эрик-Эмманюэль Шмитт: Человек, который видел сквозь лица

– Но он часто меня забывает…

Огорченно покосившись на свой поднос, я ей говорю:

– Ты лучше догони его, а то он будет волноваться.

Потом откусываю от мягкого ломтя хлеба и снова поднимаю голову, чтобы взглянуть на девочку.

На стуле – никого.

Похоже, я стал важной персоной.

С самого утра меня осаждают посетители. У моей больничной койки поочередно продефилировали: санитарка, принесшая завтрак; главврач с целой свитой интернов; медсестры, жаждущие взять у меня на анализы кровь и все прочее, и, наконец, парочка полицейских инспекторов, которым я дал свидетельские показания: они багровели по мере того, как я углублялся в подробности, и горячо поблагодарили меня, заверив, что их рапорт будет незамедлительно представлен начальству.

Наконец дверь закрылась, и я блаженно улыбнулся потолку. Меня растрогал тот факт, что все они почитали эту палату моими личными апартаментами: входили на цыпочках, извинялись за беспокойство, отказывались сесть в моем присутствии и, прощаясь, сердечно желали скорого выздоровления.

Мне хочется осмотреть свои владения.

Презрев запрет врача, я слезаю с кровати. И, ступив на пол, вздрагиваю: тонкая сорочка, в которую меня облекли, скреплена сзади одними тесемками, оставляя голыми спину и ягодицы.

Направляюсь в ванную комнату и медленно обследую ее. Обычно я пользуюсь удобствами в общественных туалетах сомнительного вида, где есть риск запачкаться и до и после совершения процедур, а здесь сталкиваюсь с потрясающей роскошью: просторное, сверкающее чистотой помещение, оборудованное всем, что душа пожелает, и это предназначено мне одному, а я до сих пор ничем не попользовался. Что же касается зеркала над раковиной, то лучше в него не смотреться – слишком много чести для такой физиономии, как моя.

Вернувшись в палату, подхожу к окну с двойным стеклом. Внизу женщина в куртке катит мусорные баки по мощеному двору. Чуть дальше, на улице, прохожие торопливо шагают под холодным, густым дождем, а грузовики, разбрызгивая лужи, выруливают на круговую автостраду, опутавшую своими петлями пригороды. Глядя на все это, я снова радуюсь своей удаче: там, снаружи, люди борются с враждебным окружением, тогда как я, в рубашонке до пупа, лентяйничаю здесь, в своем тихом, спокойном, натопленном личном салоне.

Я сладко зеваю.

Несмотря на счастье наесться досыта, я провел скверную ночь: меня мучили картины вчерашнего теракта. Я никак не мог решить, что лучше – бодрствовать или спать; в первом случае все напоминало мне о взрыве, об истерзанных телах и лицах, искаженных страхом; во втором – разыгравшаяся фантазия подпитывала этот ужас, добавляя к подлинным впечатлениям совсем уж фантастические эпизоды. Так, например, мне чудилось, будто меня сочли мертвым и швырнули в телегу с трупами, а сверху бросают и бросают другие тела, соль, песок, пепел, землю, и я задыхаюсь, кричу, но никто не обращает на меня внимания. Всякий раз, вырываясь из этого кошмара, в поту и ознобе, я заставлял себя лежать с широко открытыми глазами, чтобы отогнать этот жуткий сон, и радовался, что с ним покончено, но не тут-то было: миг спустя на меня снова наваливали кучу мертвецов.

В шесть утра я услыхал башенные часы, мелодично отбивающие время, утешился тем, что ночь, с ее чередой зловещих видений, миновала, облегченно вздохнул и открыл глаза.

Передо мной стоял старик в пижаме. Слабый оранжевый свет уличных фонарей, сочившийся в палату с бульвара, делал в полутьме особенно контрастной правую половину его лысой головы и лица с глубокими морщинами, крупным носом и запавшими глазницами. Он пристально вглядывался в меня, так жадно и так испуганно, будто опасался с моей стороны бог знает какой выходки.

– Что вам угодно?

Он даже глазом не моргнул. Тщедушный, иссохший, он тем не менее был страшен. Несмотря на глубокую старость, в нем чудилось что-то детское – наверно, из-за того, что длинные рукава его пижамы свисали, закрывая кисти рук, а полотняная рубаха плохо держалась на узких плечах.

– Выйдите из моей палаты!

Никакой реакции. Вытянув шею, старик продолжал свой безмолвный осмотр. На его лице застыло вопросительное выражение. Присутствие странного гостя, его неподвижность леденили мне кровь. А вдруг это какой-нибудь сумасшедший пациент, который бродит ночами по больнице?

Или, может, я сплю?

И я попытался убедить себя, что старик с пустым взглядом просто привиделся мне во сне.

Но как же избавиться от сонного кошмара? А вот как – перейти к другому сну! Я зажмурился и решил несколько мгновений не открывать глаза.