Мэри Стюарт - И девять ждут тебя карет

– Нет, меня там не было. Я оделась, потому что…

– Вы ведь не уйдете? – Его шепот стал таким громким, что я поднесла палец к губам.

– Тихо, Филипп. Нет… то есть да, но я не оставлю тебя одного, не бойся. Ты пойдешь со мной.

– Пойду с вами?

Я кивнула и присела на край кровати. Большие круглые глаза уставились на меня. Мальчик сидел очень тихо. Не могу сказать, о чем он думал. Не помню, как звучал мой голос, знаю только, что губы у меня застыли, поэтому трудно было говорить. Я сказала:

– Филипп.

– Да, мадемуазель?

– Ты хорошо себя чувствуешь? Ты не… тебе не очень хочется спать?

– Да нет.

– Хорошенько проснулся? Ничего не болит?

– Нет.

– Ты пил сегодня какао? – хрипло спросила я.

Он искоса посмотрел на молочник, потом снова на меня и, поколебавшись, сказал:

– Я его вылил.

– Ты… что? Почему?

– Ну… – неуверенно сказал он, глядя на меня, потом замолчал.

– Послушай, Филипп, я не буду тебя ругать. Просто хочу знать. Оно было противное на вкус или что-нибудь в этом роде?

– Нет. Вообще-то, не знаю. – Снова взгляд искоса, потом внезапный порыв откровенности: – У меня осталась с прошлой ночи та бутылка, и я ее спрятал. Я не стал вам говорить…

– Бутылка? – удивленно спросила я.

– Ну да, – ответил Филипп. – Этот замечательный лимонад. Я выпил лимонад вместо какао. Он уже выдохся, но все равно был вкусный.

– Ты… не сказал мне об этом, когда я пришла, чтобы сделать какао.

– Ну, – заметил Филипп, – я не хотел вас огорчать. Ведь вы всегда сами варите какао и… что с вами?

– Ничего, ничего. Ох, Филипп!

– В чем дело, мисс Мартин?

– Думаю, я просто устала. Вчера очень поздно легла, а сегодня еще не ложилась.

– Вы на меня не сердитесь?

– Нет, не сержусь.

– Почему вы сегодня не ложились?

– А теперь слушай меня, малыш. Ты знаешь, что твой дядя Ипполит возвращается завтра… нет, уже сегодня?

Лицо мальчика осветилось радостью, словно солнечный луч озарил речную гладь, и вдруг меня охватило глубокое чувство покоя. Кажется, мы все-таки доберемся до тихой гавани после шторма.

Филипп спрашивал быстрым взволнованным шепотом:

– Когда он приезжает? Почему он возвращается? Кто вам сказал? Когда мы с ним встретимся?

– Для этого я и пришла к тебе, – сказала я, как будто это было вполне естественным и разумным поступком. – Подумала, что мы можем уйти сейчас же. И чем скорее, тем лучше, – неловко закончила я, чувствуя, что мои не до конца продуманные объяснения замирают у меня на губах под внимательным взглядом ребенка.

– Вы хотите сказать, что мы пойдем сейчас на виллу Мирей? Встречать дядю Ипполита?

– Да. Может быть, его еще нет, но я подумала…

– А дядя Леон знает? – настороженно спросил Филипп.

Я с трудом проглотила слюну:

– Дорогой Филипп, не думаю, что ты поймешь, но хочу, чтобы ты доверился мне и пошел со мной как можно быстрее и как можно тише. Твой дядя Леон…

– Вы уводите меня от него.

Это был не вопрос, а констатация факта. Лицо мальчика было неподвижно, но глаза смотрели внимательно и дышал он неровно и быстрее, чем обычно.

– Да, – ответила я и приготовилась к неизбежному «почему?».

Но он ничего не сказал. Ужасный ответ был ему известен.

– Мой дядя Леон меня ненавидит. Я это знаю. Он хотел бы, чтобы я умер. Правда ведь? – сказал он своим тоненьким серьезным голоском, в котором не было и тени удивления.

– Филипп, зайчик, – ласково сказала я, – боюсь, он хочет тебя обидеть. Я тоже не очень-то люблю твоего дядю Леона. Думаю, нам лучше убраться отсюда, ты должен только довериться мне и пойти со мной.

Филипп, ни минуты не колеблясь, откинул одеяло и схватился за край ночной рубашки, приготовившись стащить ее через голову, но внезапно остановился.

– Тот выстрел в лесу, он ведь был не случайным?

Услышав этот вопрос, исходящий из спутанных складок детской ночной рубашки, я едва не задохнулась. Кажется, уже не нужно притворяться.

– Нет, это была не случайность, – ответила я. – Вот твой жакет.

– Он пытался меня убить?

– Да, – сказала я таким обыденным тоном, что, спохватившись, добавила: – Не бойся, Филипп.

– Я не боюсь, – ответил он, надевая дневную рубашку. Когда его лицо показалось из-под воротника, я увидела, что он говорит правду. Он был натянут как струна, и его черные глаза – глаза де Вальми – сверкали словно угли. – Я очень долго боялся, с тех пор как приехал в Вальми, но не понимал почему. Я чувствовал себя несчастным и ненавидел дядю Леона, но не знал, почему я все время боюсь. Теперь знаю и больше уже не боюсь. – Усевшись на кровати рядом со мной, он стал натягивать носки. – Мы пойдем к дяде Ипполиту, все ему расскажем, и моему дяде Леону отрубят голову на гильотине.