Эдгар Уоллес - Совет юстиции

Лишь Бартоломью не подал голоса. Никто ему ничего не сказал, но он буквально почувствовал подозрение во взглядах, которые устремились в его сторону.

— Я писем не получал, — сказал он, легко рассмеявшись. — Только вот это.

Он порылся в кармане жилета и достал два кофейных зерна. В них не было ничего необычного, кроме того что одно из них было покрашено в красный цвет.

— Что это значит? — настойчиво произнес Старкье.

— Не имею ни малейшего представления, — пренебрежительно улыбнулся Бартоломью. — Их прислали мне в коробочке, маленькой, как для ювелирных изделий. Никаких писем или записок к ним не прилагалось.

— Но что это означает? — настаивал Старкье. Все вытянули шеи, пытаясь получше рассмотреть зерна. — Это должно быть что-то важное… Думайте.

Бартоломью зевнул.

— Лично я не знаю, что это может означать, — беззаботно проронил он. — Ничего важного в моей жизни не связано ни с красными, ни с темными зернами, насколько я…

Вдруг он замолчал, и все увидели, как лицо его сначала побагровело, а потом сделалось совершенно белым, как бумага.

— Что? — спросил Старкье, и в его голосе послышались тревожные нотки.

— Сейчас, — пробормотал Бартоломью и взял дрожащими пальцами красное зерно.

Он долго крутил его перед глазами, собираясь с мыслями. Он не мог всего объяснить и прекрасно это осознавал.

Если бы только он раньше понял смысл этого послания, что-нибудь можно было придумать, но сейчас, когда на него устремлены шесть пар подозрительных глаз и когда он уже выдал свое замешательство, тянуть с ответом было не в его интересах.

Он должен был выдумать какую-нибудь правдоподобную историю.

— Много лет назад, — начал он, с трудом сдерживая дрожь в голосе, — я состоял в организации, подобной нашей, и… среди нас нашелся предатель. — Капитан уже придумал, что скажет дальше, поэтому немного успокоился, голос его окреп. — Предателя разоблачили, и судьбу его должно было решить голосование. За смерть и за жизнь проголосовало одинаковое количество людей, и мой голос, поскольку я был председателем, должен был стать решающим. Красное зерно означало жизнь, а черное — смерть. Я проголосовал за смерть.

Увидев, какое впечатление произвела его вымышленная история, он решил развить ее.

— У меня есть причины полагать, что этим поступком я нажил себе множество врагов. Один из них, скорее всего, и прислал мне это напоминание.

Он облегченно вздохнул, когда увидел, что подозрительно нахмуренные лица постепенно начинают проясняться. Но вдруг…

— А тысяча фунтов? — спокойным голосом произнес Старкье.

Никто не заметил, как Бартоломью закусил губу, потому что в тот миг, когда прозвучал этот вопрос, он поглаживал свои мягкие черные усы. Все только заметили, как он вполне правдоподобно изображая удивление, поднял брови.

— Тысяча фунтов? — озадаченно переспросил он, а потом рассмеялся. — А, понятно, значит, и вы слышали эту историю… Мы узнали, что именно столько получил этот иуда за то, что предал нас… Эти деньги мы конфисковали на нужды общества… Это было справедливо! — с глубоким убеждением воскликнул он.

Услышав одобрительные возгласы, он понял, что его объяснение показалось убедительным, и окончательно успокоился. Улыбнулся даже Старкье.

— Я не знал про этот случай, — сказал он, — но увидел нацарапанную на красном зерне надпись «£1000». Однако это не приближает нас к разгадке тайны. Кто нас предал? Кто сообщил о нас «Благочестивым»?

Как только он это произнес, в дверь комнаты негромко постучали. Франсуа, сидевший по правую руку от председателя, поднялся, бесшумно вышел из-за стола и на цыпочках подошел к двери.

— Кто там? — чуть слышно произнес он.

Кто-то ответил ему по-немецки, и каждый из сидевших за столом узнал этот голос.

— Грачанка! — воскликнул Бартоломью и от волнения приподнялся.

Если для кого-то причина натянутости в отношениях между Старкье и бывшим капитаном нерегулярной кавалерии еще оставалась загадкой, в этот миг она разрешилась. Достаточно было увидеть, какой огонь вспыхнул в глазах обоих мужчин, когда девушка вошла в небольшую гостиную.

Крепче сложенный и более темпераментный Старкье встал и шагнул ей навстречу. Его лицо загорелось от волнения.

— Мадонна, — пробормотал он, целуя ее руку.

Девушка была в богатой облегающей собольей шубе, подчеркивающей все плавные изгибы ее стройной фигуры, прекрасную голову ее венчала круглая меховая шапка.