Маттиас Эдвардссон - Почти нормальная семья

Обычно я говорю, что я верующий, а не знающий. Когда начинаешь думать, будто что-то знаешь, легко совершить промах. Полагаю, что жизнь — это постоянное обучение.

Как и многие другие, я считаю себя человеком добрым. Это звучит, конечно, несколько самодовольно, чтобы не сказать высокомерно. Но я не то имел в виду. Я человек с огромным количеством недостатков, человек, совершивший массу ошибок и просчетов. Я прекрасно это осознаю и первым готов в этом расписаться. Просто я хотел сказать, что всегда имел благие намерения, руководствовался соображениями любви и заботы. Мне всегда хотелось поступать правильно.

Неделя, последовавшая после дня рождения Стеллы, мало чем отличалась от других. В субботу мы с Ульрикой поехали на велосипедах к друзьям в Гуннесбю. Воспользовавшись случаем, я задал осторожный вопрос по поводу ночных событий, но Ульрика заверила меня, что со Стеллой ничего страшного не случилось — проблемы с каким-то парнем, у девятнадцатилетних девушек такое бывает. Мне не стоит волноваться.

В воскресенье я беседовал по телефону с родителями. Когда речь зашла о Стелле, я сказал, что она теперь редко бывает дома, — в связи с чем мама напомнила мне, как сам я вел себя в подростковые годы. О таком легко забываешь.

В понедельник у меня были похороны в первой половине дня и крещение во второй. Удивительная у меня профессия, в которой жизнь и смерть обмениваются рукопожатиями на крылечке. Вечером Ульрика поехала на йогу, а Стелла заперлась в своей комнате.

В среду я повенчал пожилую пару в своем приходе; они познакомились, оплакивая утрату бывших спутников жизни. Эта история поразила меня до глубины души.

В четверг я слегка подвернул ногу, играя в хоккей с мячом. Мой старый приятель по гандбольной команде Андерс, ныне пожарный и отец четверых сыновей, в пылу атаки случайно наступил мне на ногу. Тем не менее я сумел завершить передачу.

В пятницу утром, когда ехал на велосипеде на работу, я ощущал усталость. После обеда хоронил мужчину, который дожил только до сорока двух лет. Рак, само собой. Никак не могу привыкнуть к тому, что умирают люди, которые моложе меня. Его дочь написала прощальное стихотворение, но не сумела его прочесть, поскольку ее душили слезы. Я не мог не думать о Стелле.

В пятницу вечером я чувствовал себя совершенно разбитым после долгой недели. Стоя у окна, наблюдал, как тает за горизонтом конец августа. Осень со всей серьезностью стояла на пороге. Последний дымок от гриля поднялся и растворился над крышами домов. С садовой мебели убрали мягкие подушки.

Наконец-то я мог снять с себя пасторский воротничок. Я провел рукой по вспотевшему затылку. Наклонившись к подоконнику, случайно задел семейную фотографию в рамочке, и та упала на пол.

По стеклу прошла трещина, но я все же поставил фотографию обратно. На снимке, сделанном лет десять назад, кожа у меня ровнее и свежее, а в глазах таится озорство. Помню, мы смеялись чему-то как раз перед тем, как фотограф нажал на кнопку. Ульрика широко улыбается, а перед нами стоит Стелла с розовыми щечками, двумя косичками и Минни-Маус на джемпере. Долго еще я стоял у окна и смотрел на семейное фото, а воспоминания теснились в груди.

Приняв душ, я приготовил свинину с чоризо в горшочке. Ульрика купила себе новые серьги, маленькие серебряные перышки, за ужином мы выпили на двоих бутылку южноафриканского вина, чтобы потом провести остаток вечера на диване за игрой в «Тривиал персьют», поедая соленые палочки.

— Ты знаешь, где Стелла? — спросил я, раздеваясь в спальне.

Ульрика уже забралась под одеяло.

— Она пошла к Амине. Не факт, что она придет ночевать.

Последнее было сказано мимоходом, хотя Ульрика прекрасно знает, чтó я думаю по поводу того, когда наша дочь не ночует дома.

Я взглянул на часы — они показывали четверть двенадцатого.

— Придет, когда придет, — сказала Ульрика.

Я уставился на нее. Порой мне кажется, что некоторые вещи она говорит лишь для того, чтобы меня спровоцировать.

— Отправлю ей эсэмэску, — ответил я.

И я написал Стелле, спрашивая ее, придет ли она ночевать домой. Само собой, ответа я не получил.

С тяжелым вздохом я улегся в постель. Ульрика тут же перекатилась на мою половину и стала гладить меня по бедру. Она целовала меня в шею, а я лежал и смотрел в потолок.

Знаю — мне не следовало волноваться. В молодости я никогда не был невротиком. Страх прокрался ко мне в душу, когда у меня появилась дочь, — и теперь он с каждым годом только растет.