Маттиас Эдвардссон - Почти нормальная семья

Амина опускает глаза в стол:

— Я предала Стеллу. Больше всего на свете я хотела поговорить с ней, но не могла. Это было невозможно. Мне пришлось бы рассказать все: что я подвела ее, обманула, общалась с Крисом у нее за спиной…

— Так вы не вступали в контакт со Стеллой тем вечером и ночью, когда был убит Кристофер Ольсен?

— Стелла писала мне и несколько раз звонила, но я не отвечала.

Пока Янсдоттер совещается со своим помощником, я нахожу в себе силы выпрямиться. Быстрый взгляд на Адама — и я понимаю, что он начал кое о чем догадываться.

— Стелла сообщила, что в тот вечер поехала на велосипеде к дому Кристофера Ольсена, — говорит прокурор. — Она звонила и стучала в дверь. Вы ее видели?

— Нет.

— Вы видели Стеллу в какой-либо момент в тот вечер и в ту ночь?

— Нет.

Янсдоттер вздыхает. Помощник снова тычет в ее бумаги.

— У Кристофера Ольсена был с собой на пикнике нож?

Амина отвечает быстро и без сомнений:

— Да, в корзине для пикника лежал нож.

Янсдоттер просит ее описать нож:

— Какой он был длины?

Амина показывает руками — десять-пятнадцать сантиметров.

— Куда потом делся этот нож, когда вы поехали обратно в город?

— Наверное, остался в корзинке.

— Но его там не было. Полиция не обнаружила ножа.

Амина чуть медлит с ответом. Все трое присяжных сидят как на иголках.

— Я не знаю, что случилось с ножом.

Я ловлю себя на том, что киваю, хотя делать этого не надо.

И Стелла, и Амина находились на месте преступления, когда умер Кристофер Ольсен, и у обеих есть мотивы. Но орудия убийства нет.

Нож они никогда не найдут.

— Вы убили Кристофера Ольсена? — спрашивает Йенни Янсдоттер.

Адам удивленно охает. Амина смотрит прямо в глаза прокурору.

— Я его не убивала, — отвечает она. — Я пшикнула в него из перцового баллончика и убежала, спасая свою жизнь. Что было потом — я не знаю.

Прокурор смотрит на своего помощника. Адам смотрит на меня, а я беру его руку в свою.

— Никогда в жизни я не смогла бы убить человека, — произносит Амина.

Что говорится во время заключительных выступлений прокурора и адвоката — этого я уже почти не слышу. Голоса звучат как эхо в пустой жестяной банке — где-то далеко-далеко. Как на чужом языке, которого я не понимаю.

То мне кажется, что все идет как надо. В следующую секунду — что мы все испортили. Стеллу посадят за решетку и навсегда навесят на нее ярлык убийцы, а Амина будет осуждена молвой, ее карьера врача закончится, не начавшись.

Прокурору Янсдоттер трудно справляться с голосом. Несколько раз она сбивается, смотрит в свои бумаги и советуется с помощником. Она считает доказанным, что Стелла находилась в том месте, где Кристофера Ольсена лишили жизни. Она утверждает также, что у Стеллы имелись мотивы убить Кристофера Ольсена. Стелла приревновала и задумала месть, когда Ольсен вступил в отношения с Аминой. По мнению прокурора, у Стеллы было достаточно времени, чтобы обдумать свои действия. Она решила убить Ольсена еще тогда, когда отправилась к нему на квартиру. Поэтому Янсдоттер считает, что ее следует осудить за убийство. Прокурор говорит, что по поводу сведений, приведенных Адамом и Аминой, возникает слишком много сомнений. По мнению Янсдоттер, есть весомые основания не верить рассказу Амины об изнасиловании, в том числе и потому, что она не сообщала об этом ранее, во время следствия. Стало быть, Стелла должна быть осуждена за убийство — прокурор предлагает назначить ей наказание в виде четырнадцати лет тюремного заключения.

От этой мысли у меня голова идет кругом. Через четырнадцать лет Стелле будет тридцать три. Я невольно думаю о том, что она пропустит и сколько всего можно повидать в мире за четырнадцать лет! Когда мне самой было тридцать три, жизнь была в самом разгаре. Возможно, Стелле так и не удастся создать семью, стать матерью, сделать карьеру.

Четырнадцать лет — долгий срок. Четырнадцать лет тюрьмы — невероятно долгий срок. Целая вечность.

Взглянув на Стеллу, я поражаюсь тому, какой маленькой она сейчас кажется. Все та же двенадцатилетняя девочка с любопытными голубыми глазами, все та же сопливая первоклашка, которая просыпается от страшных снов и тихонько пробирается в постель к родителям, чтобы заснуть между мамой и папой. Вероятно, я всегда буду видеть ее такой. В моих глазах она останется ребенком. Моим ребенком.

Чувство вины проникает все глубже в душу. Что я натворила? Почему я не посадила Амину в машину и не отвезла ее в полицию, как она просила?