Журнал «Искатель» - Искатель, 2019 № 04

Зала была довольно просторна. Лепной потолок ее был заново выбелен; паркет блестел, точно так же как и бронзовые скобки оконных рам. Посередине висела старинная бронзовая люстра; дорогая, но тоже старомодная мебель была еще достаточно свежа; зеркала в бронзовых рамах упирались в потолок и выступали краями из простенков, давая тем понять, что когда-то украшали собою более просторное помещение.

Направо располагался кабинет графа, окна которого были задернуты зелеными полузанавесками. Тут стояли массивные диваны, шкафы, лежал на полу ковер, блестела бронза и помпезно властвовал громадный письменный стол.

Налево была голубая гостиная, дальше будуар графини, спальня и ванная комната.

Из кабинета, мягко ступая пробковыми каблуками изящных сапог, вышел худощавый, стройный мужчина лет за пятьдесят. Черные волосы как-то странно дисгармонировали с морщинами желтого обрюзгшего лица, черты которого, впрочем, носили еще следы замечательной красоты. Это был граф Иероним Иванович Радищев. Проходя мимо зеркала, он бросил в него беглый взгляд, поправил волосы и прошел на «половину» графини. Ему предстоял сегодня важный и решительный разговор с нею.

Когда-то, в былые годы, граф Иероним, служа в полку, славился как наездник и записной кутила, картежник и ловелас. Словом, это был дюжинный тип петербургского света; недюжинна была только красота его, доставившая ему громадное количество самых разнообразных побед.

У графа до последнего времени сохранился небольшой сундучок из душистого дерева, где среди разгородок лежали сотни амурных писем и записочек. Конечно, собирались и хранились они с единственной целью воспоминаний о минувшем.

Одновременно с содержимым этого ящика он хранил в другом ту самую уздечку с серебряными удилами, которую он снял с «бедной Мэри», когда она под ним сломала себе спину, откинувшись во время скачки. Эта Мэри, выписанная из Англии, стоила ему баснословных денег, и теперь, открывая иногда сундучок, где осталась от нее только одна узда, граф любил вспоминать «невозвратное», погружаясь мыслью во все детали его блестящих картин.

От воспоминаний триумфов скакового круга мысли его перебрасывали на триумфы арены паркетов. Тогда он вспоминал о существовании другого ящика, заключающего в себе трофеи другого спорта. Да, спорта! Про женщин он однажды даже выразился так: «Женщин, господа, я люблю, а лошадей уважаю». Три года пребывания в «полку», однако, так солидно пошатнули денежные дела его, что необходимо было подать в отставку. Тогда отец, мать и две тетушки решили перевести Иеронима на гражданскую службу.

Туг пошли новые триумфы. Повышение следовало за повышением, потом подвернулось наследство, потом скончались старый граф и графиня… Статская служба понравилась Иерониму Ивановичу, он уже занимал довольно видный пост и гремел в столице и в одной из провинций, куда появлялся в отпуск на ревизию своих имений. Славное это было время, пожалуй, лучше, чем пребывание в «полку». Эту эпоху своей жизни граф сравнивал с клубом дыма, вылетевшего из трубы и рассеявшегося в голубой лазури неба без всякого следа и остатка.

После этого «клуба» одно время ему пришлось очень плохо, но тут подвернулась женитьба на Марье Никитичне Полонкиной, дочери богатого коммерсанта, и все устроилось.

Свадьба эта произошла ровно через месяц после известной уже читателю «шутки» графа с чиновницей Курицыной.

Он тогда был поражен, что красавица Марья Никитична до чрезвычайности была похожа на жену чиновника Курицына. Даже глаза, голос и цвет волос были почти те же, ну, разве существовала какая-нибудь самая незначительная разница.

Марья Никитична принесла Анатолию Ивановичу довольно солидное состояние. И вот опять закипела роскошная жизнь.

Появление на свет сына Павла, родившегося в первый же год брака, не остановило, однако, мотовство отца. Балы, обеды и вечера сменялись одни другими, и граф снова стал греметь, сливая эхо прошлого с шумом настоящего.

Кроткая и безумно любившая мужа Марья Никитична всецело отдала ему в распоряжение все капиталы и слепо верила в непогрешимость его даже тогда, когда ежедневно почти стали получаться ею анонимные предупреждения о неверности графа с точным указанием обстоятельств времени, места и имен ее соперниц.

Она смеялась, показывала эти письма мужу, а он… тоже смеялся, хотя иногда и принужденно.

Так шли годы, но вот однажды, в один недобрый день, печальная истина всплыла, как пробка на воде. Имущество было описано, имения проданы, за исключением одной небольшой усадьбы, дающей около полутора тысяч дохода. Пришлось переехать в эту квартиру, а сына — направить в университет.