Иван Плахов - Мастер теней

– А вы тоже будете участвовать? – наивно поинтересовалась Людочка.

– А как же! Грех пропустить такое зрелище. Его организует главный говнюк вечера, большой мастер, – уверенно подтвердила поэтесса Инна, причудливо одетая, с ярко-оранжевыми волосами и в шляпке, похожей на горшок с цветами, замотанный в серебристую фольгу.

– Настоящей литературой может считаться только то, что публикуем мы, а не то, что пишут где попало! – горячо доказывал Боре Красноштану Лев Лурье, не обращая внимания на Диму и его спутниц. – И не надо дешевых контраргументов – мол, публика сама решает, что читать, а что нет, голосуя рублем. Настоящая литература нерентабельна, потому что элитарна! Настоящему художнику нужна материальная независимость!

– Или состояние. Чтобы содержать литературных рабов, – уязвил его Боря, отхлебнув из стакана изрядную порцию водки, разбавленной тоником. – Сейчас, Лёва, никто ничего сам не пишет. За деньги тебе слепят любой роман, похлеще Набокова или Сартра. Время хороших писателей кончилось – остались одни говнюки. Взять, к примеру, всё ваше движение. То, о чем вы пишете, намного честней изложено матом на заборах по всему городу. Вот это и есть литература, потому что она искренняя.

– Не согласен! Категорически не согласен! – энергично запротестовал Лурье. – Ты тупо констатируешь физиологию, а мы говорим о психологии. Нам важно понять, где заканчивается человек и начинается зверь.

– Человек заканчивается там, где заканчивается язык, – перебила его поэтесса Инна, неожиданно присоединяясь к спору. – А язык, как известно, неразложим на составляющие его смыслы, он лишь средство коммуникации, так же, как литература – это превращение мысли в товар, который потом покупают или нет.

– Таким макаром мы дойдем до утверждения того же Васи Пригаркова. Мол, ему всё равно, читают его или нет, главное – чтобы покупали, – возразил Лурье. – Мы всё-таки не барыги, торгующие шмотьем на рынке. Писатель – это скорее жрец, пророк, призванный открыть нам что-то новое о нас самих, донести весть бога…

– Лева, хватит, ну не смеши! – возразил Боря, недовольно сморщившись. – Ну какие вести от бога и кто может нам донести? Всё, что он хотел сказать, он уже сказал. Если он существует, кстати. Ничего нового от бога мы не услышим. И точно так же ничего нового мы не услышим о самих себе. Благодаря науке за последние сто лет человек узнал всё о себе. А современная литература сводится к простому пересказу анекдотов и словесным трюизмам, которые скрывают отсутствие смысла во всем, что сейчас происходит. Смысл к жизни не прилагается, и нет иного смысла, кроме придуманного или взятого у кого-то напрокат.

– Или украденного, – поддержала его поэтесса, – всё уже кем-то придумано задолго до нас.

– А я верю в то, что делаю, – неожиданно произнес молодой парнишка, который всё это время молчал и внимательно слушал спор Красноштана и Лурье. – Поэтому мы и работаем в жанре, в котором нет цензуры.

– Ага – пишете всё что вздумается на заборах, – возмутился Лурье.

– Но если вся наша жизнь – говно, кто-то же должен об этом говорить людям? Ведь искусство – это акт свободы. Действия нашей арт-группы некоммерческие, мы творим абсолютно бескорыстно, мы анархисты и денег не признаем.

– «Я верю в то, что делаю» – так и Гарри Трумэн говорил, когда сбрасывал атомную бомбу на Хиросиму, молодой человек, – укорил его Лурье. – То, что вы делаете, равносильно термоядерной войне, в результате которой никто не выживет. Вы боретесь с институтами арт-рынка, не признаете искусство товаром и этим дискредитируете идею вашего же учителя, Славы Цапли, о прозрачности в искусстве, отвергающую смысл творения художника. Ведь он учит, что произведение искусства – это пустота формы, сублимированная волей автора в множественность смыслов. Она доступна потребителю только после покупки и наделения купленного ценностным смыслом. Только когда у произведения появляется цена, открывается истинное его содержание, его начинают воспринимать всерьез, с ним считаются. Пока то, что вы делаете, кто-то должен «мене, мене, текел, упарсин» – исчислить, взвесить и разделить, а до этого оно будет оставаться всего лишь бесплодным результатом бессмысленных поступков.

– И кто же будет нас взвешивать? Уж не вы ли? – дерзко бросил парнишка.

– Отчасти я, отчасти другие критики, – самоуверенно ответил Лурье, – без критики нет арт-рынка, а без арт-рынка нет искусства.