Лорет Уайт - Голодная пустошь

Щеки Таны вспыхнули, сердце забилось в бешеном галопе.

— Я прав, констебль?

— Пошел ты в задницу, О’Халлоран! — Ее трясло от ярости. — Я поговорю с Минди, с ее родителями…

— Ну, желаю удачи. Отец ее бьет, а мать делает вид, будто ничего не происходит. Поэтому девочка и живет у меня. И прежде чем ты решишь притащить сюда социального работника, напомню еще кое-что: никто не станет принимать всерьез слова стороннего наблюдателя. Ни Минди, ни ее родители. Никто в этом обществе. Нет других жалоб — никто не виноват.

Она посмотрела на него.

— Будь осторожна, — сказал он. — Очень осторожна. Тебе может показаться, что ты знаешь правила игры, но здесь живут по другим правилам.

В небе закричала пустельга.

— И вместо того чтобы винить меня в растлении детей, тебе лучше подумать о том ребенке, которого ты ждешь.

Тану словно ударили электротоком. Глаза вспыхнули.

— Ты слышал, — прошептала она. — Вчера вечером, когда принес суп, ты слышал наш разговор с Адди…

— Да. Может быть, именно поэтому я и разыгрываю из себя спасателя, как ты выразилась. — Он взял ее за руку. — Я вовсе не против, чтобы Кроу тебя пристрелил, но ты ведешь себя по-свински по отношению к ребенку, и я не собираюсь стоять и смотреть, как он погибнет.

Он развернул ее спиной к сараю. Она вырвалась из его рук.

— Катись в задницу. Я и без тебя дойду.

— Тана, Кроу может…

— Просто убери от меня свои лапы, ясно?

Она рванула вперед, чувствуя, как от злости трясет все ее тело. Слова этого человека словно сорвали с нее все покровы. Он видел всю ее подноготную, видел, что у нее внутри. Тану тошнило. Она ненавидела его больше всего на свете — только за то, что он прав, за то, что она злится на его слова. И глубоко в душе она понимала, что источник ее ярости — ненависть не к нему, а к себе.

Хизер смотрела, как Бабах, проводив Тану Ларссон, возвращается в сарай. Напряжение — мрачное, электрическое — нисходило волнами. Она никогда не видела его таким — ни расслабленной улыбки, ни озорных искр в глазах.

— Чего она от тебя хотела? — спросила Хизер, тряпкой стирая с пальцев масло.

— Проверить на практике твои слова — выяснить, мой ли ты видела «АэроСтар».

Она наклонила голову.

— Господи, Макалистер, я же сказал тебе, что это был не я.

— Да ну? Впрочем, я и не сказала ей, что это ты. Просто описала вертолет. Сказала, что он мог быть чей угодно.

В абсолютной тишине он стал собирать инструменты.

— Блин, ну мне-то насрать, ты это был или не ты.

Он захлопнул крышку ящика с инструментами, по-прежнему не говоря ни слова.

— В чем вообще дело? Она на преступника, что ли, охотится? Ей просто нужна информация.

Он посмотрел ей в глаза.

— Или я не права? — Хизер выругалась, отвела взгляд, затем снова посмотрела на него. — Она думает, это убийство? Или что?

Бабах поднялся на ноги, взял ящик.

— С муфтой все в порядке, — и с этими словами он побрел к двери, где оставил винтовку.

— Отлично, — сказала она. — Очередной полицейский, больной на голову. Я вообще не понимаю, зачем ты позволяешь ей лезть не в свое дело.

Он ничего не сказал. Взял ружье и вышел из сарая. Хизер поспешила за ним.

— Эй, — сказала она, коснувшись его руки, — спасибо, что помог. С муфтой.

— Пожалуйста.

— Правда, спасибо.

Он посмотрел ей в глаза, перевел взгляд на руку, державшую его за лацкан куртки. Она все поняла. Желание обмануть себя пронзило ее вместе с болью. Нет, не просто болью — острым чувством утраты. Она не ожидала от него такого. Ей казалось: если он проявит интерес к другой женщине, ей будет наплевать, а теперь, видя его разъяренным, как бык, она чувствовала, что происходит между ним и констеблем Ларссон…

— Скажи мне, Бабах, — попросила она мягко, — почему ты позволяешь так с собой обращаться? Что еще она тебе сказала?

— Ничего, что имеет к тебе отношение.

Оставив ее стоять там, он побрел к грузовику. Захлопнул дверь, зажег газ. Хизер смотрела, как он уезжает, и думала, какие еще неприятности принесет назначение нового полицейского.

Тана открыла коробку с отчетами. Сырой, терпкий запах, пропитавший бумаги, ударил в ноздри, прошел по легким, будто в ее тело проникло что-то мертвое, холодное, отвратительное. Нашла отчет судебного следователя о смерти Реган Амелии Новак, стряхнула с него пыль, закашлялась и села за стол.

Розали стояла у плиты и варила какао.

— Подбросьте, пожалуйста, дров в печь, — попросила Тана, открывая отчет.