Брайан Гарфилд - Американская история

Луиза следила за собой: всегда подтянутая, красивый загар, густые каштановые волосы. Высокая, стройная, длинноногая, она повернула к Оукли живое лицо:

— О, Карл! Я не знала, что вы уже здесь. — Однако вид у нее был вовсе не удивленный.

Оукли сделал ей комплимент:

— Вы прекрасно выглядите, как обычно.

Она вроде бы смущенно улыбнулась, но в следующую же секунду улыбка ее угасла.

— Вероятно, вы с ним закроетесь до самой ночи?

— Да, нам нужно многое обсудить. Я не так уж часто здесь бываю. А что? Похоже, вас что-то тревожит?

— Да просто… — начала она и замолчала. Склонив голову набок, она рассеянно потрогала цветок в вазе. — Он только в субботу вернулся из Вашингтона. Мне теперь почти не удается побыть с ним наедине. — Но похоже, она собиралась сказать совсем не это.

— Я постараюсь долго его не задерживать, — сказал Оукли из вежливости. — Но последнее слово за ним, вы знаете.

— Да знаю… — Она помолчала. — Карл, вы ведь были знакомы с его женами Дороти и Мэрианной…

Говорить на эту тему не хотелось.

— Не думаю, что мне следует…

— Нет. Я хочу вас кое о чем спросить. Эти браки, Карл, — почему они распались?

— Мне трудно ответить на такой вопрос. Да я и не знаю действительных причин. Спросите лучше Эрла.

— Возможно, — настаивала она, — он пренебрегал ими?

— Пренебрегал? О боже, откуда эта идея?

Она отвернулась, пряча от него глаза, и едва слышно пробормотала:

— Это становится все хуже и хуже. Он меня почти не замечает. Ни единого слова от него не слышу… Что мне делать? Скажите, что мне делать, Карл?

— Я-то здесь при чем? — сухо ответил он. Что кроется за этим театральным представлением? Она никогда бы не стала откровенничать с ним, если бы не преследовала какую-то цель.

Луиза, будто не замечая его тона, сказала:

— Что будет, Карл?

Он упрямо помотал головой.

— Я адвокат, а не оракул. Если необходимо, поговорите с брачным консультантом. А лучше всего — с самим Эрлом.

— Я пыталась. Он не слушает. Как будто меня нет. Если у вас будет возможность, узнайте, чем я провинилась…

— Ладно, ладно.

По длинному прохладному коридору он прошел к кабинету Коннистона и постучал. Послышалось жужжание — у Коннистона была на столе электрическая кнопка для автоматического отпирания двери. Кабинет, обитый пробковым деревом, предназначался только для работы, и заходить туда просто так никому не дозволялось.

Вдоль одной стены стоял ряд коричневых картотечных ящиков. Картина Утрилло и небольшой Пикассо голубого периода — вот и все украшения. Кожаные кресла, звукопоглощающий ковер и огромный стол орехового дерева.

Коннистон, хмурясь, говорил по телефону. Скользнув взглядом по Оукли, он кивнул. Разговор, судя по всему, был далек от завершения. Оукли подошел к окну, выходившему на выложенный плитами задний огороженный дворик. В пятидесяти футах от дома стоял фонтан в стиле барокко, вывезенный Коннистоном из Европы; Оукли он не нравился. Сразу за фонтаном располагался пруд, выложенный изразцом. Кто-то плескался в пруду. Минуты через две купальщик вылез на берег — оказалось, что это Терри Коннистон.

Она двигалась легко и быстро — молодая, гибкая. Ноги касались раскаленных каменных плит, как пальцы — клавиш пианино. Оукли смотрел, как она устраивается на шезлонге под пляжным зонтиком. Темно-зеленое бикини выгодно оттеняло ее рыжеватые волосы.

Почему-то Оукли вспомнилось сейчас, как умер брат Терри, Эрл-младший. Луиза позвонила ему в полночь и со слезами просила прилететь немедленно: они только что узнали о смерти юноши. Коннистон был повержен, постарел. Оукли не отходил от него почти неделю подряд. Он уверенным тоном лгал ему, пытаясь убедить Коннистона, что тот не виноват в смерти сына. Но уж если кто и был виноват, то именно отец. Эрл-младший, накачавшись наркотиков, задушил себя женским чулком.

С точки зрения статистики в этом не было ничего удивительного: самоубийство считалось второй по частоте причиной смерти среди студентов в Соединенных Штатах. Отец юноши, который сейчас воодушевленно рявкал в телефон, не смог окончить колледж: на втором курсе повредил ногу и потерял стипендию, дававшуюся футболистам. А через тридцать семь лет после этого Коннистон делал то же самое, что и многие другие бизнесмены: слишком многого ожидал от сына, постоянно давил на него. У Эрла-младшего никогда не было времени оглядеться по сторонам, почувствовать себя человеком. Его чуть не силой загнали в престижный университет, и вот год назад он убил себя.