Юлия Алейникова - Крест великой княгини

— Нужен — найдешь. Главное, он здеся, в городе, не сбег за границу. Евграф — мужик хитрый, себе на уме, раньше Колчака смекнул, что долго белякам не продержаться, вот и сбежал от греха, а то вдруг, когда красные вернутся, потянут в ЧК объясняться, откуда шелковые диваны да резные буфеты, — со злой усмешкой рассказывала Агафья Харитоновна. — Сам-то Евграф гостей не жаловал, а вот Катерина, та попроще была, когда мужа не было, привела меня раз, показала, в каких они теперь хоромах живут. Очень уж ей похвастаться хотелось. Прям дворец, а не изба. А у совдепов известное дело, разговор короткий, не то что за кан-де-лябры, за рубь серебряный к стенке поставить могут. А еще в услужении был, значит, пособник буржуйский, и неважно, что ты барину ночной горшок выносил, — накрывая на стол, рассуждала старуха. — Моего Егорушку к стенке поставили только за то, что он коней белякам ковал. А что, у него выбор был? Отказался бы, так его бы еще тогда к стенке. А согласился, все одно расстреляли, — со слезой в голосе рассказывала Агафья Харитоновна. — И не посмотрели, что жена на сносях да мать-старуха. А ведь донес кто-то из соседей на Егора моего. Может, Евграф и донес. Садись, Ваня, за стол, есть будем. А Евграфа найдешь, раз он в городе прячется.

И вот с тех пор, как только у Ивана свободное время появлялось, он прямиком за реку спешил, бродил возле Спасской церкви, по улицам шатался, за заборы заглядывал да в подворотни, а домой ехать и думать забыл. Так в его душе с новой силой злоба возгорелась. Весь февраль отходил, и март настал, с крыш потекло, под ногами захлюпало, а Ванька все ходил, и все без толку. Апрель пришел, солнце стало шпарить, в охранении веселее стало стоять, даже ночи потеплели, а днем на солнышке, бывало, вдохнешь полной грудью прелый, дурманный воздух, и что-то такое заворочается в ней сладостно и томно. И мысли всякие несерьезные в голову лезут, и девки на улицах краше стали, Иван даже к одной приглядываться начал, смешливая такая, с длинной косой, грудь высокая, щеки румяные, в слободе недалеко от станции жила. Эх, если бы не кум Евграф Никанорович…

Май грянул жаркий, душистый, окутав город черемуховым дурманом, сочная трава пробивалась на обочинах, воробьи носились как угорелые, ласточки рассекали небо, сытые голуби важно прохаживались по бульварам. Теперь Иван прогуливался по городу под ручку с Анфиской, той самой смешливой девчонкой, что прежде в слободе часто видел.

За реку он теперь почти не заглядывал, на улицах посматривал по сторонам лениво, иногда только, завидев длинную фигуру, вскинется, но тут же махнет рукой.

Анфиска была девка бойкая, спелая, огневая, и Иван пропал совсем. Так она его закрутила, зацеловала, что решил он плюнуть и на крест, и сволочь эту Евграфа Никаноровича, а жениться на Анфиске, да и махнуть домой, надоел ему Екатеринбург хуже горькой редьки.

— Иван, Маслов! — окликнул Ваньку начальник караула, когда он, подставив солнцу физиономию, блаженствовал, развалившись за штабелями бревен на куче свежих стружек, подложив под макушку фуражку. — А ну встать, боец! — увидев его, гаркнуло начальство раньше, чем Ванька успел глаза продрать. — Этто еще что за бардак на посту? Совсем, сукины дети, распустились?

— Извиняюсь, разморило что-то, — торопливо напяливая на голову фуражку, бормотал Ванька.

— Разморило! — передразнил товарищ Почкин. — Ступай к начальнику станции, у них там заболел кто-то, а надо срочно состав разгрузить и груз принять. А ты у нас вроде грамотный?

— Так точно. — Ванька еще в Алапаевске до революции школу рабочую посещал. Выучился.

— Ну вот и топай. И смотри у меня! Распустились, мать вашу за ногу.

И Ванька пошел. На опилках лежать, конечно, веселее, а куда деваться служилому человеку?

— Заходи! — гаркнули на Ванькин стук из кабинета. — Чего тебе?

— Так прислали, состав принимать вроде как, — робко топчась на пороге, отрапортовал Иван.

— А, грамотный? — не глядя на Ваньку, а продолжая рыться в ящиках стола, поинтересовался начальник, здоровенный, одышливый мужчина, повадками и наружностью чем-то похожий на матерого медведя.

— Грамотный.

— Вот и хорошо. А то я что-то не шибко в писанине этой разбираюсь, а учетчик со складов, что всегда товар принимал, заболел, что ли. Придется нам с тобой отдуваться, пока они там человека подходящего пришлют. Дело-то срочное. Ну пошли, что ли. Вроде нашел я нужную тетрадь, — потряс большой клеенчатой тетрадью начальник станции. — Помогать будешь. Я тебе говорить стану, а ты записывай.