Юрий Герман - Повести и рассказы о советской милиции

Чувствую, парень не смирился. Рвется его душа куда-то.

Зачем-то стал деньги собирать. Говорит, на мотоцикл. Я

знаю, его в табор сманивали. Кочевать. Свобода! – Арефа невесело усмехнулся. – И вот на тебе… Неужели докатился?

Я слушал его исповедь и не знал, что и говорить. Он был искренен. Искренен-то искренен, но почему-то сразу не прибежал ко мне, когда нашел обротку Маркиза. Сомневался?.

– Я вас понимаю, – сказал я. – Но скажите, что вы хотели бы от меня услышать?

Он удивился, пожал плечами.

– Ничего.

Наверное, обиделся Арефа. Я не хотел этого. Видимо, чего-то не понял. Теперь оправдываться трудно. И лучше говорить правду.

– Арефа Иванович, я должен поехать, доложить начальству. Все очень серьезно. Придется возбуждать уголовное дело. Мне неприятно говорить вам это, но пока все улики говорят против вашего сына. Моя задача – собрать их как можно больше, а также и те, которые доказывают его непричастность к пропаже лошади.

Я видел, что раню его в самое больное. Он, пересилив слова, которые, наверное, рвались наружу, произнес посиневшими губами:

– Хорошо, что этим занимаешься ты… Спасибо всевышнему! – Я раскрыл было рот, чтобы сказать дежурную фразу о службе, о долге и тому подобное, но Арефа остановил меня жестом: – Ты меня не понял. Я хочу тебе помочь. Если ты веришь мне.

Я на секунду поколебался с ответом. Но этого мгновения было достаточно.

– Ладно, – горько вздохнул Денисов. – Я все равно прошу тебя… Найти Василия легче со мной. Хотя бы из этой выгоды…

– Арефа Иванович, не подумайте, что я вам не доверяю.

В его черных, совсем еще молодых глазах блеснул острый, колючий огонек:

– Я не думаю. – Но его слова прозвучали; знаю, что не доверяешь.

Меня это подстегнуло.

– Мы будем искать вместе, – твердо пообещал я. – И

начнем очень скоро.

…На всякий случай на следующий день с двумя понятыми я побывал на том месте, где Славка обнаружил под ракитником засохшую кровь, которую надо было взять для анализа.

Осмотрели местность, составили протокол. И я поехал в район.

С вещественной уликой меня направили в местную лабораторию. А насчет участия Арефы в поисках Маркиза и сына пришлось выдержать в РОВДе настоящий бой. И

все же в конце концов Мягкенький сказал свое «добро».

Майор и на этот раз оправдал свою фамилию…

22

Ужинал я поздно, когда на Бахмачеевскую опустилась ночная тишина, с редким запоздалым мычанием коров, с монотонным далеким лаем одинокой собачонки, который еще больше подчеркивал глубокий сон станицы.

Оглушительно громко в этой тишине заскворчало на сковородке сало, которое я нарезал крупными кусками, потом залил яйцами и посыпал сверху зеленым луком.

Но ел я, скорее, автоматически, хотя проголодался изрядно, а аромат моей стряпни заставил бы схватиться за вилку и сытого.

Не знаю, как кому, а мне в эти часы думалось легче.

Ничто не отвлекало внимания, оживали воспоминания, выстраивалась какая-то мысль, свободная от дневной ежеминутной надобности что-то предпринимать, решать, делать. И если я додумывался до чего-нибудь стоящего, так только вечером, перед сном.

Дома, в Калинине, я любил перед сном читать в постели. С маминой точки зрения, это было вредно для глаз.

И только. У бабушки на этот счет была своя философия.

Она говорила, что на ночь нельзя читать дурные книги.

Они приносят плохие сновидения. Еще бабушка считала, что нельзя есть с чтивом в руках (что я также любил), потому что бессмысленное поедание пищи вредит желудку, который якобы в зависимости от того, что ты в это время думаешь, вырабатывает нужные соки.

Смешная она была, моя бабушка. Ей казалось, что в мире все связано между собой: числа месяцев, дни недели, солнце, погода, животные, люди… Если встать на ее позиции, то надо было бы послать ко всем чертям самолеты, автомобили, телефоны, телевизоры и всякую другую машинерию цивилизации, которая все перепутала и перемешала. Она считала ее виновником того, что нынешнее поколение хандрит, скучает, дурит и устает куда чаще и сильнее, чем в старое время. И вообще молодые помирают раньше стариков.

Но сама очень любила телевизор. Когда я поддел ее, она серьезно ответила:

– Я, грешная, тоже, поди, человек. А человек первый же и враг себе. Он сам себе все и портит.

Вот и Арефа считает, что Сергей сам портит себе жизнь.

Ибо обижается на свою судьбу, которая послала ему вполне вольготное житье за спиной родителей и прочие радости, выданные бесплатно молодостью. Ему легко. Я бы к этому еще прибавил Ларису… Действительно, девушка она что надо. Во всех отношениях. А может быть, это мне только кажется?