Марина Крамер: Реанимация судьбы [litres]

– Тогда я к вечеру приеду, привезу продукты, у тебя наверняка в холодильнике мышь повесилась. Есть пожелания?

Пожеланий у меня не было, как, собственно, не было и денег на продукты. Зарплата еще не скоро, снова залезать в крошечную заначку не хотелось, да и для этого нужно было пойти в банк и поменять доллары на рубли, поэтому я решила пока продержаться на том, что еще осталось в доме – какие-то крупы, макароны, замороженные с прошлого лета овощи и ягоды.

Поняв причину моего молчания, Света решительно заявила:

– Надюшка, прекрати ломаться. Я предлагаю тебе помощь, а ты постоянно ее отвергаешь. Что, если бы я оказалась в трудной ситуации, ты не помогла бы?

– Помогла бы… – промямлила я пристыженно.

– Вот! А представь, что я всякий раз бы строила из себя непонятно кого и отказывалась – ты бы что почувствовала? – Я промолчала, и Светка торжествующе закончила: – Вот и веди себя прилично. Короче, буду около семи, позвоню прямо от подъезда. Целую, до вечера.

Она сбросила звонок, а я швырнула телефон на кровать и заплакала. Какое счастье, что у меня есть Светка… Не будь ее, даже не знаю, что бы я вообще делала. Это Светка поддержала меня после смерти мамы, помогла организовать похороны. Это у нее и ее мамы я жила неделю после них. Это Светка и ее мама-инвалид поддерживали меня, как могли.

Илана Григорьевна вообще стала чем-то вроде эталона стойкости, и всякий раз, когда мне хотелось опустить руки и перестать сопротивляться, я вспоминала ее хрупкую фигурку в инвалидном кресле и понимала – да ведь это же стыдно, имея две ноги и две руки, ныть и жалеть себя, когда немолодая женщина, не имеющая возможности передвигаться, мало того, что делает всю домашнюю работу, так еще и танцует. Да-да, Илана Григорьевна занималась в клубе танцоров-колясочников, даже ездила со своим партнером на конкурсы, к которым долго и тщательно готовилась, шила платья и тренировалась.

Я никогда не видела ее грустной, печальной, унылой или – не дай бог – злой. Она всегда улыбалась, даже рассказывая, как, например, тяжело на коляске попасть в магазин тканей или в бутик, торгующий камнями для расшивки костюмов.

Конечно, на фоне всего этого я казалась себе слабой и беспомощной нюней, но это довольно быстро проходило, едва я покидала квартиру. Все стены на площадке были исписаны красной краской – мое имя, фамилия и отчество, оскорбления, угрозы.

Коллекторы умеют нагнать страха и объяснить, что мои проблемы куда серьезнее, чем даже я сама могла бы себе нафантазировать. Никакие заявления в полицию, кстати, не помогали – ко мне никто не прикасался, в квартиру вломиться тоже не пытались, а испорченные стены в подъезде – ну что же, мелкое хулиганство, административный штраф. Если, конечно, удастся поймать вандала с поличным.

Домашний телефон я уже давно отключила, чтобы не вздрагивать всякий раз от звонков, раздающихся в любое время дня и ночи. Мужские голоса – каждый раз разные – произносили примерно одинаковый текст с угрозами, от которых у меня потом болело сердце. Мама-мама, что же ты наделала…

На собеседование в эту клинику ему посоветовал прийти старый приятель Филипп. Сам он оперировал тут уже несколько лет, был очень доволен и даже начал работать над диссертацией.

– Начальница у нас – закачаешься, – с восторгом рассказывал Филипп, расписывая Игорю перспективы, которые открывались перед хирургами в клинике. – Сама работает на износ и от нас требует.

– Старая дева, что ли?

– Ты что! – вроде как даже обиделся Филипп. – Она замужем, муж, кстати, раньше у нас работал, потом ушел в академию преподавать. И вообще – Аделина мировая тетка, всегда поможет, подскажет.

– Не люблю начальниц-женщин.

– Это сексизм, брат, – рассмеялся Филипп. – А вот поработаешь – поймешь, что ошибся.

Игорь признал ошибку в тот момент, когда оказался в операционной за одним столом с Аделиной Драгун. Никогда прежде ему не доводилось видеть такой ювелирной работы, такой четкости в движениях, выверенных, казалось, до мельчайших деталей. Игорь с удивлением отмечал для себя новые приемы, о которых раньше не слышал, старался запомнить все, что происходило сейчас на его глазах, потому что отдавал себе отчет в том, что все это очень пригодится в дальнейшей работе. И нет никакой разницы, у кого учиться – у мужчины или у женщины.

– Ну что, Игорь Александрович, каков прогноз? – умываясь после операции, спросила Драгун.

– Когда пройдет курс реабилитации, не будет заметно даже швов. Я только не понял, как вы этого добиваетесь.