Вера Переятенец - Восемь дней в сентябре и Рождество в Париже. Антикварный детектив. Или детективная история, разгаданная экспертом

И началась тягомотина: что, зачем и почему…

Оказывается, с тех пор как три дня назад Вероника закончила готовить документы, все подписала и сдала, а работы, предназначенные для аукциона, были вывезены из мастерской и находились в офисе, «прелестную во всех отношениях» старушку Клавдию Михайловну убили.

Услышав это, Маргоша даже изобразила обморок, но, поняв, что зрителей маловато, решила быстренько прийти в себя и внимательно слушать, чтобы не пропустить ни капли информации. Ей безумно хотелось послушать, о чем говорят там, в кабинете, тот «серебряный» и ее шеф, но ни подслушать за дверью, ни включить громкую связь не было никой возможности. Так что оставалось внимать тому, о чем расспрашивали Веронику.

Сообщение было действительно не из приятных. Клавдия Михайловна Юдина, милая восторженная старушка лет около семидесяти пяти, была из тех, о ком говорят: дама элегантного возраста. В любой жизненной ситуации она не забывала купить лак для ногтей и помаду пусть и не лучшей французской фирмы, но чтобы обязательно в тон, подходящий к цвету платья. Вероникина мама доводилась ей то ли троюродной, то ли еще более дальней сестрой, то есть из категории родственников «пятая вода на киселе». В далеком довоенном детстве они были довольно близки, после потери родителей Клавдию Михайловну взялась «ставить на ноги», как тогда говорили, Вероникина бабушка, но с тех пор много воды утекло. Однако отношения они поддерживали неформальные: поздравления в Новый год и на Пасху, посещения с обязательными пирожными, а Веронику она интересовала, прежде всего, с профессиональной стороны.

Клавдия Михайловна Юдина была вдовой одного из советских художников-академиков, классиков отечественной детской иллюстрации, на книжках с картинками которого выросло не одно поколение детей в нашей стране, в том числе и сама Клавдия Михайловна, поскольку была почти на сорок лет моложе своего покойного мужа. А сам супруг ее был личностью прямо-таки легендарной.

Виктор Михайлович Юдин совсем еще юным пареньком приехал из далекой Вятки летом 1917 года поступать в Академию художеств, но тяга к искусству не пересилила тогдашние революционные настроения. На беду он поселился у своего знакомого, когда-то два года отбывавшего ссылку в их краях и квартировавшего в их просторном доме Густава Лациса, ну а тому задурить голову молодому человеку революционными бреднями ничего не стоило. И так вместо академических классов оказался Виктор Юдин в боевых дружинах тех, кто брал Зимний, а затем и охранял самого Ленина в Смольном. Ох, и лихое же время было тогда, а Густав Лацис оказался парнем рисковым, вместе с ним участвовал Виктор в аресте многих известных питерских буржуев, обыски в их хоромах проводил, и немало всяких историй случалось в это время, но приятели как-то выкручивались. Вместе с бравыми латышскими стрелками Виктор в восемнадцатом переехал в Москву, и там два товарища революционера были вместе и, наверное, немало подвигов совершили. Только случилось несчастье — во время одного из обысков у недорезанного буржуя Густав Лацис погиб. Смерть эту Виктор Юдин переживал тяжело — настолько, что вспомнил снова о своем желании стать художником и вернулся в Петроград. В память о тех годах в его мастерской на видном месте висела фотография, где два закадычных друга изображены в обнимку.

Во Вхутемасе, как теперь называлась Академия художеств, учился Юдин настолько прилежно, что со стороны могло показаться, что он пытается наверстать упущенное за все революционные годы. Как участник революционных событий и сотрудник охраны правительства он быстро получил мастерскую в роскошном доме на Мойке, напротив Новой Голландии. Место тихое, почти провинциальное, но все же центр. В верхнем этаже дома его проектировщик и бывший владелец архитектор Шретер устроил мастерские, а внизу — просторные квартиры. Позднее, когда Юдин уже стал известным художником, ему, помимо мастерской, была выделена и квартира, где до сих пор и обитала его вдова.

В 20-е годы в академических классах, помнивших Брюллова и Репина, творилось тогда бог весть что. Искусству, царившему здесь сто пятьдесят лет, казалось, суждено было закончить свой век на свалке. Молодые ребята художники, пришедшие сюда с полей Гражданской войны, из рабочих цехов и разоренных деревень, с энтузиазмом что-то лепили, клеили, красили, стараясь соединить познания марксизма с новыми формами искусства. Творилось новое революционное искусство под предводительством ниспровергателя всех устоев Казимира Малевича, тонкого аналитика Павла Филонова и многих гениев русского авангарда. Самое интересное, что что-то подобное и получалось. При чем тут была экономическая теория Маркса — непонятно. Но сам Павел Андреевич Филонов настоятельно рекомендовал своим ученикам непременно конспектировать Маркса.