Вера Переятенец - Восемь дней в сентябре и Рождество в Париже. Антикварный детектив. Или детективная история, разгаданная экспертом

Но тут какой-то умник на «девятке» решил перестроиться, не включив даже поворотники. Хорошо, что у Вероники отличные тормоза, крепкая нервная система успела среагировать, а то бы неизвестно, что с этим лихим дядей было. Когда-то начав водить, она твердо для себя решила: если кто-то подрезает и не прав, то пусть ему будет плохо, никуда вилять она не будет — только прямо, как танк. Однажды еще на предыдущей машине она такому умнику чуть по капоту не проехала. Вышел, пузырился, ручонками махал, а все равно пришлось ему ее разбитую фару, пластиковую накладку на бампер и покраску капота оплачивать. Не подставляйся куда не надо. Вообще народ осмелел не по чину. Вначале девяностых джипы с почтением за версту объезжали, а теперь так и норовят гадость какую-нибудь сделать.

— Может, тормознуть да разобраться?

— Да ничего, пусть едет. Я всех уродов пропускаю, слава Богу, торопиться мне особо некуда, да и самоутверждаться в том, что я крутой водитель, тоже не надо.

— С такой машиной точно… — И закурил еще одну сигарету, и опять без спроса.

Но вот, миновав самое пробочное место, свернули в сторону Мариинского театра, потом пронеслись мимо позолотевшей от кленовых кустов Новой Голландии и въехали в тихий и по нынешним временам вполне ухоженный дворик. Парадная этого дома, где когда-то обитали многие петербургские знаменитости, конечно, уже подрастеряла лоск, но была еще вполне приличной, по крайней мере, из-за отсутствия поблизости магазинов и точек общепита здесь не несло общественным туалетом и не присутствовали явные следы пребывания наркоманов в виде сладковатого дыма марихуаны и пустых шприцов. Правда, былое великолепие, когда здесь дежурил консьерж и драили полы дворники, такие же лимитчики, как когда-то Вероника, — уже кануло в Лету вместе с роскошными витражами в окнах парадных, наверное, украшающих теперь чью-то дачу с прямого попустительства начальника ЖЭКа и местного ГИОПа. А что, очень удобное объяснение: мол, наркоманы разбили и хулиганы, и ответственности никакой. Тем более что очевидные свидетельства их присутствия в виде хулиганского граффити имелось.

Квартира покойной Клавдии Михайловны Юдиной была на третьем этаже. Вероника по привычке уже было направилась вверх по лестнице, но Сергей Сергеевич остановился у лифта.

— Может, пешком? Это же не так высоко, да и лестницы пологие.

— Давайте подъедем, Вероника Васильевна, а то у меня на сегодня это не первая и не последняя лестница, а ноги не казенные. Да и лифт прибыл. Проходите, — он изобразил галантность, пропустив ее в старинный скрипучий лифт с кованой ажурной дверцей и двумя створками, открывающимися вовсе не автоматически.

— Да не люблю я его, он гремит, а как только подъезжает на третий этаж, так сразу же вдова Перовского выглядывает из-за двери и смотрит, кто там пришел. Никого не пропускает. Знаете, у меня такое впечатление, что она целыми днями в прихожей за дверью сидит. Как только кто звонит к соседям, так она тут как тут. Вообще странно, что она убийцу не видела. По ее характеру могла бы и выследить, и обезвредить.

— Вдова Перовского в тот день на кладбище ездила. У них там с покойным мужем какой-то юбилей был. А когда возвращалась, заметила, что дверь слегка приоткрыта ну или вроде того — давай звонить, стучать, а там…

Лифт, поскрипывая, поднялся на третий этаж, и не успел следователь взяться за чугунную ручку, чтобы прикрыть дверь, как дверь одной из квартир приоткрылась и оттуда показалась юркая женская головка.

Сколько Вероника ни встречалась с Евгенией Павловной Перовской, она всегда удивлялась тому, как она выглядела. За это ее и Клавдия Михайловна уважала: в любое время суток — с аккуратной прической, с припудренным носиком, подкрашенными губами той самой любимой перламутровой помадой персикового оттенка, как когда-то на танцах в Доме культуры строитель Братской ГЭС, где увидел ее молодой, подающий график Перовский, влюбившийся в нее с первого взгляда. После этих танцев вскоре последовала свадьба, переезд в Ленинград, где всего хватало по полной программе — и счастья, и несчастья: рождение троих сыновей, внуков, полное безденежье, особенно поначалу, многочисленные измены мужа, его пьянство. Но Евгения Павловна все оставалась такой же изящной: с прямой спиной и прической, с мелкими, теперь уже покрашенными золотыми кудряшками.

— Да, породу никуда не спрячешь, — говорила частенько Клавдия Михайловна, намекая на какое-то особое происхождение соседки.