Наталья Александрова - Часослов Бориса Годунова [litres]

Был он красив лицом, крепок телом, на щеках румянец играл, как вешняя заря, глаза пылали, как у ясного сокола. Сейчас же стал бледен, глаза потухли, спина ссутулилась.

В дорогие парчовые одежды облачен государь, жемчугом и самоцветами расшитые. Но не красят его те одежды, не сверкают те самоцветы.

Не стар еще годами государь, в самом возрасте, но подточили его заботы и невзгоды, подточила его тайная вина, как червь точит крепкое с виду дерево.

Зашептались царедворцы – болен государь, недужен. Одной ногой стоит он уже в могиле. Сможет ли устоять перед Самозванцем? Удержит ли в руках кормило государства московского?

А что, если умрет государь?

Какой бы ни был, он – царь, ему крепкую присягу давали, ему клялись хранить верность. Кроме того, Борис хитер, ловок, опытен и расчетлив в придворной игре, умеет, когда нужно, привлечь к себе сердца людские, умеет составить хитрую интригу. Сможет ли заменить его наследник, царевич Федор?

Зашептались царедворцы, но все же встали, хоть и неспешно, поклонились государю.

Медленно прошел Борис между рядами столов, медленно прошел, оглядывая гостей, пытаясь прочитать по их лицам тайные мысли, пытаясь понять – кто из них верен от всего сердца, кто затаил в душе злобу и предательство?

Дошел царь до своего места, до высоких резных кресел, покрытых тяжелой парчою, остановился перед креслами, окинул взором приближенных, поклонился на все стороны, прочел молитву, перекрестился, сел в кресло.

Сели и гости царевы. Сели, заговорили промеж себя вполголоса.

Оглядел царь гостей, поднял полный кубок и проговорил:

– Первую чашу хочу я выпить за воеводу моего Петра Федоровича Басманова!

Поднялся Басманов, поклонился.

– Утешил ты меня, боярин! Разбил нечестивого Самозванца! Теперь можно мне спокойно умереть…

Удивленно взглянул Басманов на царя:

– Зачем тебе умирать, государь? Тебе еще жить и жить… да и самозванец, хоть и разбито его войско, снова сумел уйти, новое войско собирает…

Зашептались остальные гости, зашумели.

Вдруг царь ударил кулаком по столу, так что подскочили золотые кубки, расплескалось дорогое иноземное вино.

Тихо стало в трапезной. Замерли гости, смотрят на царя с испугом и удивлением.

– Ждете смерти моей? – проговорил Борис Федорович в наступившей тишине.

– Как можно! – ответил за всех Василий Шуйский. – Денно и нощно все мы за тебя, государь, молим!

– Только ли за меня?

– И за тебя, и за семейство твое… за наследника твоего, Федора Борисовича, и за царевну Ксению, и за супругу твою…

– То-то… – проговорил царь, и глаза его вспыхнули. – Будете ли вы верно служить сыну моему, как мне служили?

– Конечно, будем! – опять за всех отвечает Шуйский.

– Тогда клянитесь все сей же час! Клянитесь все в верности сыну моему…

– Виданное ли дело, государь, – подал голос боярин Салтыков. – Таковые клятвы надлежит в Храме Божием приносить, пред святыми иконами, а не в трапезной за обедом!

– Есть и тут иконы, – Борис показал в красный угол. – Клянитесь в верности государю Федору Борисовичу!

Гости молчали в растерянности.

Борис прикрыл глаза и заговорил невнятно, неразборчиво, то и дело запинаясь:

– На море… на море на Океане, на острове на Буяне стоит дом о пяти… о семи углах… в доме том сидит красна девица, в руках она держит шелкову нитку… как завяжет она эту нитку… шелкову нитку крепким узлом – так никто ее развязать не сможет… не сумеет… или все же не сможет? Да как же там дальше?

– Свет мой, батюшка, что с тобой? – окликнула Бориса царица. – Что ты такое говоришь?

– Не мешай, жена… – Борис поморщился, продолжил:

– Как этот узел завязан… как крепко этот узел завязан, так и слово наше будет крепко… нерушимо… как же там…

Вдруг царь привстал, лицо его побагровело, он вскрикнул, показывая пальцем в дальний угол трапезной:

– Вот он! Он там! Гоните его прочь!

– Кто, батюшка? – испуганно проговорила царица. – Кого ты там увидел?

– Его… царевича…

– Господь с тобою, нет там никого!

– Есть, есть, я вижу… – И царь упал лицом на стол.

Руки его некоторое время дергались, словно пытаясь что-то схватить со стола, но потом застыли.

Василий Шуйский огляделся и крикнул:

– Лекаря! Сей же час позвать лекаря!