Наталья Александрова - Часослов Бориса Годунова [litres]

Ларец, в котором хранил Борис заветный часослов.

– Стой! – хочет крикнуть ему Борис. – Стой, возьми что хочешь! Возьми кошель золота! Возьми драгоценный крест наперсный, из самого Царьграда привезенный!

Хочет крикнуть – да выходит только хриплый шепот, никому не слышный.

От страха, от бессилия потемнело у государя в глазах, охватила его тяжкая истома – и повалился он на кровать, забылся тяжелым сном без сновидений…

– Батюшка, свет мой! – трясет кто-то Бориса, будит его.

Открыл глаза – царица Мария.

– А? Что? Что случилось?

– Что с тобой, свет мой? Кричал ты во сне, стонал, будто муку терпел смертную!

– Нет, ничего не помню… – протер Борис глаза – и тут вспомнил ночное видение, вспомнил колдуна с белесыми глазами. Вспомнил, как тот достал из-за киота палисандровый ларец…

Нет, сон это был! Как мог колдун пройти во дворец, в самую царскую опочивальню? Не пропустили бы его стрельцы, остановили бы слуги постельного приказа…

Вскочил Борис, подошел к киоту, запустил руку – нашел там палисандровый ларец, вздохнул с облегчением.

Да только открыл ларец – а в нем пусто.

Нет в нем заветной книги, нет запретного часослова.

– Батюшка, свет мой! – воскликнула царица Мария. – Что с тобой? На тебе лица нет!

Не отвечает Борис, глядит по сторонам, тяжело дышит, глаза чуть из орбит не вылезают.

Закричала царица раненой птицей, набежали в опочивальню слуги да приближенные, позвали немца-лекаря.

Тот взял царя за руку, послушал, пальцем в грудь постучал, в глаза посмотрел, пустил ему кровь.

Вроде полегчало Борису Федоровичу, отдышался, смог говорить.

Велел позвать начальника стрелецкой сотни, которая минувшей ночью несла караул.

Пришел стрелецкий начальник, спрашивает его государь – кто приходил ночью в мою опочиваль ню?

Стрелецкий начальник крестится, в грудь себя бьет – никто, государь-батюшка, никто не приходил! Никого мои орлы в твои покои не пропустили бы!

Послушал его царь, головой покачал.

Велел всем уходить. Одного оставил ближнего слугу, Миколу.

Царица Мария не хотела уходить – но государь на нее строго прикрикнул, чего прежде не бывало. Огорчилась царица, чуть не заплакала. Все же послушалась, ушла, понурившись, перекрестив напоследок Бориса Федоровича.

Велел государь Миколе седлать двух коней, поехал с ним прочь из Кремля, прочь из Москвы, на мельницу, возле которой жил когда-то слепой колдун.

Спешились возле мельницы.

Борис Федорович отошел от нее по узкой тропинке.

Вот здесь, вроде, была лачуга колдуна…

Да только ничего от нее не осталось, ни следа.

Огляделся государь.

Увидел старушонку, которая собирала лесные ягоды, окликнул:

– Старая, не знаешь ли, где человек, который раньше здесь жил? Слепой…

– Кондратьич, что ли? Знахарь, что травами и заговорами людей лечил?

– Он самый.

– Знаю, батюшка, как не знать! Пойдешь по этой вот тропке до большого дуба, там ты его и найдешь! А то провожу я тебя, батюшка, чтобы ты с тропинки не сбился…

Поблагодарил царь старуху, пошел по тропинке.

Вот и дуб…

А под дубом – камень старый, замшелый.

Огляделся Годунов.

Не было поблизости никакого жилья – ни лачуги бедной, ни землянки.

– Старая, где же он? – спросил Годунов старуху. – Выходит, обманула ты меня!

– Зачем обманула? – обиделась та. – Мне уж много лет, а отродясь никого не обманывала! Здесь он, здесь Кондратьич, под этим камнем похоронен. На кладбище его батюшка не позволил похоронить, и крест над ним поставить не позволил. Сказал, что чародейство – великий грех. Так что закопали мы его тут, под дубом…

– И давно его схоронили?

– Да уж пятый год пошел!

– Пятый год? – переспросил Борис и почувствовал, как земля уходит у него из-под ног.

Он вспомнил темную опочивальню, скудно освещенную единственной лампадой, и таящуюся в углу фигуру с белесыми невидящими глазами… выходит, колдун с того света явился к нему за своим колдовским часословом…

Темно стало в глазах царя.

Темно, как в опочивальне.

Ноги под ним подкосились, и, если бы Микола не подхватил его – упал бы государь на траву. Но верный слуга поддержал Бориса, усадил его на коня и повез шагом обратно, в Москву…

Через два дня на столе у следователя Дятла требовательно зазвонил телефон. Дятел поморщился – по этому телефону ему звонил только начальник отделения подполковник Горохов. Все остальные предпочитали мобильный.