Мария Воронова - Идеальная жена

Вспомнилось, как она в детстве называла себя девочкой-летчицей и крутила «солнце» к ужасу взрослых, а один раз упала так, что расшиблась бы насмерть, если бы папа не подхватил ее.

– Помнишь, как ты свалилась с качелей? – спросил Стас.

– Да. Я тогда специально отпустила руки.

– Зачем?

– Мне показалось, что полечу. Но я ошиблась, – усмехнулась Леля.

Стас наддал силы, отчего угол опоры качелей чуть оторвался от земли и тут же со стуком опустился обратно.

Детей на площадке уже не было, но вышла бдительная пенсионерка с собачкой и накричала на них, что они, дылды, ломают народное добро.

Стас стал раскачиваться тише, но пенсионерка все смотрела и смотрела на них, так что пришлось уйти.

– Лель, дойдем до галантереи, купим мне рубашку?

– Уже закрыто все.

– Жаль. Опять завтра в суд как дурак пойду.

Они тихо шагали по улице, застроенной одинаковыми домами из серого кирпича. Угол одного из них оплетал густой плющ, а больше ничего тут не было интересного, кроме булочной, уже закрытой, но все еще пахнущей свежим хлебом.

Пройдя чуть дальше, они оказались возле глухого забора строительного комбината. Там тоже было тихо, кран задирал свою стрелу в жемчужно-серое небо, словно в недоумении, а из щелей в заборе пробивались наглые лопухи.

– Ну мы и забрели, – сказал Стас.

Леля пожала плечами, и он на всякий случай предложил ей свой пиджак.

– А где кепочка и гармошка?

– Ну извини.

– Хочешь, дам тебе папину рубашку?

– Неудобно.

– Нормально, папа только порадовался бы.

Стас кивнул. Лелин отец был действительно классный дядька. В начальной школе все мальчишки страшно завидовали, что ее папа – настоящий адмирал, с орденами и кортиком. В памятные даты его приглашали выступать перед пионерами, и никогда это не оборачивалось нудной обязаловкой.

Классе в шестом или пятом Стас как раз пытался примирить детскую жажду героизма с детским же страхом смерти, мучительным и острым. Эти переживания казались ему такими стыдными, что он никому в них не признавался, держал в себе, и оттого они в десять раз сильнее его терзали.

И тут на очередную встречу с ветеранами пришел папа Лели и сказал, что страх – это нормально, что все боятся, но выживает тот, кто умеет победить в себе страх. Он рассказал о своем товарище, который не был трусом, но волновался, как останутся после него жена и двое детей, и в критическую минуту не смог о них не думать, и поэтому погиб.

«Бойтесь на здоровье, потому что смелость нельзя просто так взять, как горячий пирожок, – улыбнулся адмирал, – но страх надо оставить на берегу», и Стас почувствовал, как ему становится легче.

После того разговора Стас не сделался безрассудным смельчаком и совсем бояться не перестал, но понял, что страх смерти забирает у человека жизнь. И еще одно понял – ничто не бывает так, как видится со стороны. И даже смерть не так страшна, как ему кажется теперь, хотя бы потому, что некому понять «меня больше нет» и этому ужаснуться.

– Я почел бы за честь надеть рубашку твоего папы.

– Да… Я думаю, хорошо, что он не дожил.

– До чего?

– А ты разве не знаешь?

Стас ничего не ответил.

– Знаешь…

– Это ничего не меняет.

– Это не может ничего не менять.

Они повернули назад к ее дому. Леля спросила, не обидится ли он, если подождет на улице, пока она сходит за рубашкой, а то мама после случившегося слишком нервно реагирует на мужчин в доме.

Стас кивнул.

– Зачем тебе это вообще? – вдруг зло спросила Леля.

Он пожал плечами.

– Я же в школе смеялась над тобой.

– Я этого не помню, Лель.

– Смеялась. Но я считала тебя гордым человеком.

– Я и есть такой.

– Да? Зачем же тебе теперь уцененка, бэ-у?

Стас поморщился.

– Помнишь такое слово из старых книг «порченая»? Вот я теперь такая.

– Ты дура, что ли, Леля?

– Даже мама со мной через силу разговаривает. Вроде жалеет, а все же чувствуется, что она будто брезгует мной. Но она мама, а ты-то чего время тратишь?

Стас осторожно взял ее за руку:

– Ты говоришь так, будто ты вещь, а ты человек и не можешь быть ни бэ-у, ни уцененкой.

Леля осторожно высвободила руку:

– Ладно, извини. Не нужно было поднимать эту тему.

– Наоборот. Я хотел притвориться, что ничего не знаю, просто думал, что тебе так будет приятнее.

– Я предпочитаю искренне.

– Ты права. Ты думаешь, что я был в тебя безнадежно влюблен в школе и так хотел обладать тобой, что теперь подбираю из грязи, так, что ли?