Мария Воронова - Идеальная жена

– Ну ты дал, конечно! – сказал Витька.

Гарафеев улыбнулся скромно, но с достоинством.

– Чего лыбишься? – взвился заведующий. – Ты вообще соображал?

– Не понял?

– Ты зачем наорал на сыночка? Совсем страх потерял?

– Слушай, но он чуть человека не угробил…

– Это его дело. Бывает такое, операция это всегда риск, – наставительно произнес Витя и полез в карман за сигаретами. Протянул раскрытую пачку Гарафееву, тот потянулся было, а потом вспомнил свое «нет» и не стал, – труба в пищеводе это форсмажор, она может там оказаться по обстоятельствам, которые доктор не в силах контролировать, а вот свое поведение он всегда в силах контролировать.

– Да?

– Да. В итоге Кожатов у нас хороший врач, нарвавшийся на сложный случай, а ты неуравновешенный хам.

– А что неуравновешенный хам заинтубировал сложный случай в одну секунду, это ничего? Ни на какие мысли не наводит?

– Представь себе, нет. Слушай, ты же всегда тихий, воды не замутишь, сейчас-то что вдруг? При Завьялове и его клевретах?

– Завьялов вообще-то теперь должен меня год коньяком поить.

– Это да. Так он, наверное, и сделает, только Кожатов, после того как ты его выгнал, как только добрался до первого телефона, сразу папашке настучал, а тот мне. Кстати о коньяке, будешь?

– Давай.

Заведующий достал из шкафа початую бутылку и два граненых стакана. Налил по чуть-чуть. Чокнулись, Витя выпил залпом, а Гарафеев только пригубил и стал болтать стакан в ладони, как артисты делали это в заграничных фильмах, только у них были пузатые рюмки тонкого стекла.

– В общем, я получил по полной, что распустил коллектив и держу у себя какого-то неадеквата. Это он тебя имел в виду, а не собственного сына.

– Понятно.

– Требует самых жестких мер.

– Вить, да я сам уволюсь.

– В смысле?

– Я развожусь и хочу уехать. Ты не знаешь, кстати, где можно узнать про работу в других городах?

– Ты серьезно?

Гарафеев кивнул.

– Нет, ну это… Нет, ну как же я тебя отпущу? У меня же все на тебе держится.

– Ты ошибаешься, я ничтожество.

– Жена сказала? Да не слушай ты ее! Ну и дела… – Витя вздохнул. – а я как раз недавно думал, какой у тебя образцовый брак, сплошное счастье… Неудивительно, что ты сорвался.

– Не приплетай. Я высказал Кожатову только и исключительно потому, что он едва не угробил больного.

– Ну, конечно. Слушай, тебе просто надо отдохнуть. Просто погулять пару неделек, ты восстановишься, Кожатов остынет, а там, глядишь, и с женой помиритесь.

Гарафеев покачал головой.

– Правда, Гар.

– Да я все отгулял, а за свой счет не хочу.

Витя поморщился, но быстро просветлел лицом.

– Слушай, а есть вариант. Народным заседателем пойдешь.

– С ума сошел?

– Ну да. Походишь в суд, посмотришь, как люди вообще живут, чем дышат, какие у них проблемы.

– Какие у них проблемы, я и здесь прекрасно вижу.

– В общем, переключишься. А там все наладится у вас.

– Нет.

– Наладится, наладится. Ты, главное, держи себя в руках, пожалуйста, потому что смерть пациента всегда можно объяснить стечением обстоятельств, а за нарушение этики и деонтологии стопроцентно огребешь.

Гарафеев молча допил коньяк. Действительно, распускаться недопустимо. В сплоченном коллективе, где люди понимают друг друга с полуслова и на первом месте дело, а не личные амбиции, порой орут друг на друга, ибо это значительно ускоряет обмен информацией, что важно, когда счет идет на секунды. Но сам Гарафеев сегодня оскоромился первый раз за свою карьеру, он считал, что когда говоришь спокойно и понятно, то это в принципе ничем не хуже мата.

И вот сорвался, дал человеку повод отомстить своему наставнику за науку и поддержку.

Витя потянулся налить по второй, но тут его вызвали к начмеду. Гарафеев остался один. То ли от пережитого волнения, то ли от коньяка голова немного кружилась, он открыл окно и, облокотившись на подоконник, высунулся на улицу. В больничном садике гуляли пациенты, и по некоторым было видно, что они тяжело и неизлечимо больны и вскоре умрут.

Гарафеев вздохнул. Иногда ему становилось жаль, что он такой хороший врач и не сможет обмануться, когда заболеет. Хорошо, если смерть придет к нему в виде инфаркта или кирпича на голову, а вот угасать от рака он бы не хотел. А может, он сумеет найти себе какую-нибудь тень надежды, обманет себя… А может быть, и нет. Он же будет одинокий. Соня забудет о бывшем муже, как о страшном сне, а Лиза… Поедет ли она к больному отцу в тот город, куда он переберется, или ограничится телефонными разговорами? Пришлют ли ей заверенную телеграмму, когда его не станет?