Марина Крамер - Формула Нового года

– Я знаю, – механически отозвалась я, – а вы кто?

– Я-то? Я Дед Мороз, – без тени иронии сообщил он. – Нес подарки в одну квартиру, да вот никак не могу решиться.

– На что решиться?

– Понимаешь, прекрасная Никто, какая история… Меня девушка бросила год назад, как раз под праздник, – и я вздрогнула – надо же, какое совпадение… – Ушла к другому. Я, как идиот, весь год пытался ее вернуть, но бесполезно. Решил вот, что сегодня предприму последнюю попытку – вроде как финальную точку поставлю. Душа просит сказки… Хотел на балкон с крыши спуститься, сюрприз устроить – и не могу. Высоты боюсь, оказывается.

– А я хотела с крыши вниз спрыгнуть, – неожиданно призналась я. – Но, видимо, тоже боюсь высоты. Больше часа уже здесь сижу…

– С крыши?! В Новый-то год?! – изумился мой новый знакомый и стянул маску. – Хорошенькое начало… И что же тебя, прекрасная Никто, подтолкнуло на сей шаг?

– Год назад пропал мой любимый человек. Я старалась привыкнуть к этой мысли, но так и не смогла. Я не могу научиться жить без него, потому что просто не помню, как это, – я смахнула набежавшие слезы и посмотрела на мужчину. – Понимаете?

– Я? Как никто другой, – заверил он грустно. – И моя ситуация сейчас кажется мне намного предпочтительнее. Я хотя бы знаю, что моя жива и здорова.

– А я не знаю даже этого. Нет ничего – ни человека, ни его тела, ни могилы – ничего. И его никто не искал.

– А полиция что же?

– Ничего. Я ему по документам никто, а сестра походила-походила, и все, успокоилась. Я – Никто, вы меня правильно назвали…

– А вообще имя у тебя имеется какое-то?

– Да. Меня Инной зовут.

– А меня Игорем. Вот и познакомились, – невесело усмехнулся он. – Знаешь, Инна, кто самый скучный человек в компании?

– Кто?

– Клоун. Я – клоун. Больничный – знаешь такое?

– Нет…

– Я в свободное время езжу в детские больницы и развлекаю там ребятишек. Вообще-то я в школе физику преподаю, а это – наверное, долг…

Я с трудом поменяла позу, чтобы дать отдохнуть затекшим ногам, и охнула:

– Больно…

– Ты не замерзла, Инна? – спросил Игорь.

– Не особенно. И что же вы делаете там, в больницах?

– Показываю фокусы, делаю фигурки из воздушных шаров и играю с детьми. Больше, к сожалению, я ничего не могу для них сделать.

От его слов мне почему-то захотелось плакать. Но не от жалости к больным детям, а от стыда за себя, за то, как бесцельно я провела последний год.

Новый год я не встречала. Лежала дома на диване перед выключенным телевизором, укрывшись с головой пледом. Звонил Коля, звал к себе, и было очевидно, что он ничего не знает об исчезновении Вовы. Звонила Наталья, тоже приглашала в компанию, но я отказалась, а потом и вовсе выключила телефон. К счастью, салон начинал работать четвертого числа, и это немного помогло мне. Я никому ничего не рассказывала, но девчонки, разумеется, заметили перемены во мне – я перестала улыбаться, сторонилась всех, не пила с ними кофе, приходила на работу секунда в секунду, уходила позже всех. Мне казалось, что жизнь вокруг остановилась, а сама себе я теперь напоминала муху, попавшую в банку с желе – совершаешь вялые телодвижения скорее по инерции, потому что понимаешь – выхода нет, выбраться нельзя, тебя все сильнее затягивает. И нужно только дождаться дня, когда затянет окончательно.

Единственным человеком, с кем я пыталась общаться, осталась Дашка, но вскоре и она перестала мне звонить – я не говорила ни о чем, кроме Вовы, а ей это было, видимо, тяжело. Она все чаще рассказывала мне о странностях в поведении брата, которых я прежде никогда не замечала, а потому отказывалась верить, чем еще сильнее раздражала ее. И однажды, набрав номер, я услышала «абонент недоступен» – и это стало повторяться изо дня в день, и тогда я поняла, что Дашка попросту сменила номер. Более того – она продала квартиру и переехала куда-то, а нового адреса покупатели ее квартиры, конечно, не знали.

Заявление в полиции у меня не приняли, так как я не являлась Вове никем. На вопрос же о том, было ли таковое от сестры, мне ответили, что Дарья Тимофеева никакого заявления не подавала. В ее версию с Вовиным помешательством, которую я попыталась озвучить полицейским, они поверили охотнее. Так и сказали – мол, многие душевнобольные до определенного случая нормальны и социально адаптированы, но в какой-то момент происходит нечто, заставляющее их совершать странные поступки. И если сестра считает, что Владимир Тимофеев страдает психическим расстройством, то, следовательно, у нее есть для этого основания. Выходило, что Вова просто встал и ушел утром тридцать первого декабря, отправившись в какое-то одному ему известное место – а что, у душевнобольных такое бывает… На этом разговор закончился, и в полицию я больше не приходила.