Ольга Баскова - Проклятая сабля крымского хана

Ее черные бусинки-глаза зло блеснули, и имевший на нее большое влияние любовник содрогнулся. Не дай Бог впасть в немилость! Проклятая баба шкуру сдерет заживо!

— Молодец ты, матушка, — льстиво проговорил он, и Анна Иоанновна, отодвинув тарелку, стала ласкаться к любовнику. Этот ритуал повторялся изо дня в день. Бирон знал, что должен увлечь ее на кровать, где они сначала предадутся плотским утехам, потом матушка заснет, похрапывая, а пробудившись, зайдет к фрейлинам и прикажет им петь до изнеможения, пока ей не надоест. Он знал и то, что многие влиятельные в государстве люди мечтают избавиться от такой царицы. Вот только никто не ведает, как это сделать. Анна Иоанновна всегда начеку, она боится смерти и наверняка умрет от естественных причин. Так что придется терпеть государыню, ничего не поделаешь.

Следователи отправились в путь только в августе 1733 года. Васильев, прибыв в Тулу, явился на завод Акинфия и начал проверку. Его удивило, что сам завод был небольшим, во всяком случае, не такой рисовало его воображение. Из двух доменных печей осталась одна, из молотовых амбаров — три, в каждом по одному молоту и по два горна. По документам, предоставленным ему управляющим, завод выпускал полосное и связное железо и изделия из него. На глазах удивленного Акинфия действовавший по инструкции Васильев опечатал в заводской конторе все заводские книги, записки, вексели, купчии и письма. Видя, с каким усердием делается проверка, Демидов заподозрил неладное. Он давно знал, что ему завидовали. А кто из успешных людей избегал зависти? Из-за нее, проклятой, нашептывали про его тайные кладовые, хотя никто не ведал этого наверняка. Что, если этот щуплый Васильев и впрямь решит проверить подземелье его дома? Акинфий пригладил парик, заметив, как бархатный камзол осыпала пудра, и тихо поманил главного приказчика, рыжего веснушчатого Семена Пальцова, преданного человека и своего шурина. Они отошли за здание конторы, и Демидов, оглядевшись по сторонам, прошептал:

— Чую я, беда, Сеня. На сей раз проверят меня основательно.

Шурин не стал его успокаивать:

— И верно. Так глубоко ни разу не рыли.

— А все зависть проклятая… — Промышленник споткнулся на последнем слове. Проклятая… Он вдруг вспомнил о сабле, которую старьевщик назвал прóклятой. Не с нее ли начались его беды?

— Что делать будем? — вклинился в его мысли Семен.

— Беги домой, спустись в подземелье, зайди в кладовую, где мои богатства, — сказал Акинфий. — Сложи все в мешок вместе с документами и скройся.

— А как же… — начал Пальцов.

Демидов поднял длинный палец с отточенным ногтем:

— Делай, как я сказал. Тонны руды нам не унести, не спрятать. Найдут — попробуем как-нибудь отбиться: дескать, все учтено, а документы где — неведомо. Может, при пожаре сгорели. За тобой, мой дорогой, бросятся за тобой в погоню, обязательно бросятся. Спрячь все это в лесу, на болотах, где раньше колдунья жила. Если не поймают — беги на Кубань. У казаков укроешься, отсидишься, пока все не утихнет.

Заслышав шаги, Демидов толкнул шурина к кустам, а сам, приосанившись, чтобы не выдать волнения, двинулся к проверяющим.

Васильев с тульским подьячим Яковом Самсоновым, прикрепленным к нему на время проверки, вышли из конторы.

— Что-то, батюшка, Акинфий Никитич, приказчика твово найти не можем, — елейно проговорил Яков, и его некрасивое, изрытое оспой лицо изобразило удивленную гримасу. — Не видал ли его?

Акинфий покачал головой.

— Я видаюсь с ним, когда мне надобно, — глухо ответил он.

— А сейчас не нужно? — поразился Васильев. — Шурин ваш многое мог бы прояснить. — Так где он?

— Сказал же — не ведаю. — Губы Демидова презрительно скривились. — Вам надо — вы ищите. — Он махнул рукой и прошел в контору.

— Думаешь, сбежал? — спросил Васильев у Якова.

— Вестимо, сбежал, — гримасничал тот. — Это плут известный. Ежели его родственник виноват, нужные нам бумаги дома хранятся. Думаю, Сенька сначала домой забежит, а потом, как заяц, в лес сиганет. Есть там проторенные тропки…

— Солдат тебе дам, — сказал Васильев и потер гладкий подбородок. — Как хочешь, но достань мне его, хоть из-под земли.

* * *

Семен Пальцов, выполнив просьбу шурина, взял из кладовой документы и сокровища, а также какой-то футляр из красного дерева. Он оказался тяжелым, и Семен, спотыкаясь о толстые корни сосен и камни, раздвигая руками тяжелые ветви, коловшие его в веснушчатые щеки, с трудом продвигался дальше. Вот и топкие болота, через которые без проводника не пройдешь, и остов избушки, где двести лет назад жила колдунья. Говорили, она хорошо предсказывала будущее, но это ей не помогло. Когда очередной град побил урожай, толпа, вооружившись кольями, бросилась расправляться с нечистой силой, но никого не нашла: наверное, старуха и вправду видела будущее. В гневе народ сжег избушку, но черный, обугленный остов, наполовину сгнивший, еще стоял, напоминая о людской неблагодарности (по слухам, многих колдунья от тяжелых болезней на ноги подняла). Оглядевшись по сторонам и убедившись, что, кроме болотных птиц, он никому не интересен, Семен выкопал руками яму в корнях сосны и, опустив туда мешок и футляр, хотел засыпать тайник землей и прошлогодними листьями, воткнуть приготовленный из веток крест, чтобы легко отыскать место, однако какая-то сила, возможно, колдовская (кто знает, вероятно, дух старухи бродил неподалеку), заставила его открыть крышку и поглядеть внутрь. Чахлые лучики солнца, пробившись сквозь густую листву, упали на драгоценные камни, и Пальцов зажмурился. «Откуда богатство такое?» — подумал он, и тотчас нехорошая мысль огнем прожгла голову. «Бежать с драгоценностями, Демидов сказал, что на Кубани не найдут». Держа саблю в руках, он замешкался, и это стоило ему свободы.