Сергей Майдуков - Любовь вне закона

— Счастливого пути! — выговорил по-русски эстонец и подмигнул Неделе.

Это лишний раз покоробило и без того напряженную Наташу. Как только дверь в купе закрылась, она решительно отставила бокал с остатками шампанского и заявила:

— Спать хочу.

— Но еще рано, — огорчился Неделя. — Давай посидим еще немного.

Неожиданно для себя, Наташа залпом допила шампанское, позволила налить себе еще и спросила:

— Ты на что-то рассчитываешь?

— Ты о чем? — он отставил свой бокал.

— На мою благодарность, — тихо произнесла Наташа. — Если без этого никак нельзя, бери, что тебе причитается, и будем в расчете, — она посмотрела ему в глаза. — Мне надоело ждать и бояться.

Лицо Недели сделалось злым и неприязненным.

— Кажется, мы уже говорили на эту тему, — сказал он. — Я мужчина и привык отвечать за свои слова. Так что спи спокойно.

После этого он лег на свою полку, отвернулся к стене и ни разу не отозвался на оклики Наташи. Если честно, то она была этому только рада. Сегодня, находясь с Неделей не в замкнутом пространстве, а на просторе, среди людей, она чувствовала себя совсем иначе. Поначалу он немного дулся и держался отчужденно, но после того как Наташа взяла его за руку и прошла с ним так целую улицу, его настроение заметно улучшилось, и он снова стал прежним, немного разбитным, веселым и покладистым Неделей. Наташа не заметила, как и откуда, но в руках у него возник бумажник с тремя сотнями евро и кучей карточек и визиток, аккуратно разложенных по карманам. Не прикоснувшись к ним, Неделя сбросил бумажник в ближайшую урну, а деньги положил себе в карман.

— Живем, — произнес он довольно.

— Кто-то без всего остался, — сказала Наташа с упреком.

Не то, чтобы ей было действительно жаль незнакомого ей человека, но все ее воспитание и отработанные социальные роли требовали проявить возмущение, и она его проявила.

— Пусть не зевает, — беспечно произнес Неделя. — В другой раз не будет клювом щелкать.

— Откуда же ему было знать, что по европейской столице разгуливают воры.

Наташа умышленно употребила множественное число, смягчив тем самым свой выпад против Недели, но он прекрасно все понял и замкнулся в себе. Некоторое время они шли по Таллинну молча. Чем ближе к историческому центру, тем отчетливей проступал вокруг облик средневековья, кое-как замаскированный яркими рекламными щитами и разноцветными иномарками, понатыканными вдоль узких тротуаров. Островерхие крыши из красной черепицы и темные, засиженные голубями камни были такими же, как и сто, как и пятьсот лет назад. Поглядывая себе под ноги, Наташа мысленно радовалась тому, что ступает по булыжной мостовой в кроссовках, а не на каблуках. Она проследила за проехавшей машиной и подумала, что при такой тряске седоки внутри испытывают примерно такие же ощущения, как зерна в кофемолке.

Они прошли мимо храма, перед входом в который висел колокол. Внутри заливался орган, то срываясь на визгливые, страдальческие ноты, то переходя на грозные басы, от которых у Наташи ныло внизу живота.

Нырнув в арку, они прошлись по улочке, сплошь утыканной сувенирными лавочками, и попали на площадь, со всех сторон окруженную столами и тентами. Половина посетителей кафе цедила кофе из крохотных чашек, а вторая половина сосала пиво из больших бокалов. Фасады зданий казались декорациями какого-то исторического фильма, на фоне которых люди в современных нарядах выглядели не слишком уместно. По брусчатке бродили косолапые, как гуси, голуби. Туристы беспрестанно фотографировали все это и счастливо улыбались, словно на этой площади вдруг исполнились их заветные мечты.

— Пива? — спросил Неделя.

— Не хочу, — отказалась Наташа. — Потом голова будет тяжелая.

— А я выпью, — сказал он назло ей и расположился за столом, забросив ногу за ногу.

— Ну и пожалуйста, — бросила она, направляясь к кучке туристов, внимающих экскурсоводу.

Он стоял спиной к главному зданию площади, напоминающему мрачный каземат под остроугольной черепичной крышей. К торцу здания лепилась башня ратуши, высокая и тонкая, как фабричная труба. На ней красовался флюгер, который, как выяснилось, изображал Старого Тоомаса — символ Таллинна. Наташа услышала, что каждую весну в средневековом Таллинне, на площади возле Больших Морских ворот, устраивали состязания лучших лучников города. Самому меткому стрелку, которому удавалось поразить мишень (деревянного попугая, сидящего на верхушке высокого шеста), вручали большой серебряный кубок. И вот однажды, когда благородные рыцари только-только выстроились в ряд и натянули тетиву на луках, попугай вдруг свалился, пронзенный чьей-то стрелой. Метким стрелком оказался бедняк по имени Тоомас. Рыцари его почему-то не наказали за выходку, а назначили городским стражником, что по тем временам было огромной честью.