Илья Бушмин - Вторжение

— Но в любом случае это убийство, — буркнул Гензер. — И оно связано с убийством Пеликана.

— Кого?

— Олег Никифоров, — пояснил Буров. Он чувствовал себя вымотанным и усталым, хотелось курить, а голова раскалывалась и не соображала. — Он торговал наркотиками. После того, как мы нашли его труп сегодня утром, мы проверили и обыскали его дом. В сарае нашли тайничок. А там чек с разовой дозой героина. Экспертизы пока нет, но готов поклясться, это афганский героин высшей пробы. «Три девятки».

Следак почесал затылок.

— Итак. Кто-то сбывает через местных наркоторговцев высококачественный героин. И на этих торговцев идет охота. Я правильно понимаю? Версии какие?

— Не сошлись в цене с продавцами? — подал голос Муртазин. Буров поморщился:

— Не говори фигни. Это залетные гастролеры. Скорее всего, быки, члены какой-то банды из Города. Мы связались с отделом оргпреступности УВД области, выслали им фотороботы. Сейчас ждем результата. Может, опознают их как бойцов одной из тамошних ОПГ.

— Ладно, версия-то у вас есть? — суетился следак. — Что мне наверх докладывать?

Курить хотелось еще сильнее. Буров вспомнил про зубочистки, которые всегда стояли на столе Гензера, взял одну и принялся грызть.

— Марсель Авакян был поставщиком Барыги. Именно Марсель дал ему на реализацию тот героин. Потом Барыга сбежал. Сказал, его кто-то ищет. Это его кстати и спасло.

— Если спасло, — хмуро возразил Гензер. — Может, скоро и его трупешник всплывет, мать их за ногу…

— Залетные бандосы нашли второго барыгу, Пеликана, который толкал тот же героин. Вытащили его из кабака, вывезли куда-то… и пытали. Что-то хотели из него выбить. Думаю, как раз имя поставщика. Потому что уже через несколько часов кто-то убивает мать Авакяна и сжигает их дом.

Следак сопел, пыжась придумать что-нибудь эдакое. Поэтому первым сориентировался Гензер.

— В общем, народ, — обратился он ко всем операм, присутствующим на вечерней летучке. — Как залетные бандосы узнали про барыг? Значит, где-то они клинья подбивают. Распрашивают, кто в деле, кто чем торгует… Поднимайте всю агентуру. Начинайте сегодня же. В этом направлении должен работать каждый информатор, всем ясно?

Нестройные голоса оперов подтвердили, что всем все предельно понятно.

— Дальше. Что с Авакяном?

Совещание продолжалось еще час. Когда Буров вышел из ОВД на улицу, уже темнело. Основной личный состав давно разбрелся по домам. Перед отделом стоял лишь фургон ГНР из дежурки. Вокруг ни души. Через дорогу тянулся забор, за которым когда-нибудь, с божьей помощью, должно вырасти новое здание для районной полиции. Справа от него — покинутый дом. Хозяева, как слышал Буров, переехали жить в другой город, а дом безуспешно пытались продавать. За безопасность оставленного жилища никто не переживал — соседство со зданием ОВД было лучшей охраной, которую в Елецке только можно было придумать.

Буров хотел домой, но еще больше он хотел выпить.

Из отдела вышел Гензер.

— Буров.

— Федор Николаевич?

Остановившись рядом с опером, майор неуверенно покряхтел.

— Ты это, Жор: точно хочешь этим заниматься? Люди есть, я могу включить в группу кого-то еще.

— А я что, рожей не вышел?

Гензер снова помялся, что было ему несвойственно.

— Слушай, ну ты сам все понимаешь. Жор, ты у меня был одним из лучших оперов всегда. Если не лучшим. Но — был. А сейчас… сам подумай. Приходишь каждый день к обеду, от тебя перегаром за версту прёт. Куча висяков. Расслабился ты. Или надоело все, я не знаю. Так что сам решай. Выходишь из темы — выходи. Остаешься в группе — завязывай с бухлом и включайся в работу.

Суровая правда от начальства.

— Здесь все по-другому, — сказал Буров. — Они могли подстрелить моего сына. Завтра в девять буду на месте, не волнуйтесь.

Гензер испытывающе посмотрел на опера. Непонятно, остался он доволен или нет. Гензер просто кивнул и пошел к своей машине.

Буров закурил. Пива хотелось еще больше, чем раньше, тоскливо понял он. До мандража в руках. Мысленно Буров выматерился. Он вспомнил, когда впервые ушел в запой. Это было после смерти Наташи. Тогда ему никто не сказал ни слова. Все понимали, сочувствовали и входили в положение. Но время шло… А Буров начал привыкать к тому, что все молчат, сочувствуют и входят в положение.

Мрачно выбросив окурок в урну, Буров уже направился к своей машине — и в этот момент заметил бомжа. Опухший, небритый, грязный и лохматый. Типичный спившийся маргинал без крыши над головой. Он неуверенно шагал к зданию, глазея на ОВД, словно на аттракцион. В руке бомж нес спортивную сумку, новенькую и целехонькую — сумка резко контрастировала с внешностью оборванца.