Анатолий Горбов - Плохие привычки

Для начала я решил все-таки кое-что из сегодняшней синестезии вытянуть — хотя бы имя безбрового. Ведь кто-нибудь за этот вечер к нему обращался по имени? Фильм тут же рванулся вперед, персонажи смешно замелькали руками и головами, как при ускоренной перемотке, но вскорости это мельтешение прекратилось, и Шлямбур назвал этого типа Сергеем Алексеевичем.

Меня обрадовали такая услужливость моего дара и предельная простота управления синестезией. На самом деле очень просто искать в тексте нужное слово — любой текстовый редактор это делает на раз! А вот как искать нужное слово в аудиозаписи? Вот где проблема зарылась! А мне такие удобства, значит, отныне доступны. Причем сейчас мне нашли и предъявили имя, которого я не знал. Супер! Интересно, а как такой поиск осуществляется — это уже проснулся во мне недобитый программист.

В азарте экспериментаторской деятельности я возжелал отмотать все действо на начало вечера — но тут меня ждало разочарование. Ибо ничего не произошло, моргнуло разок, и все. Те же рожи, тот же стол… И тут на помощь пришла моя дотошность: я разглядел, что рожи-то те же, но не пьяные! И в мелькнувшем окошке еще сереет вечер, фонари не зажглись! Значит, сработало! Откатило на начало застолья! Скрипит, старая шарманка!..

Похоже, про шарманку я подумал вслух, и теперь Шлепковский смотрел на меня с благоговейным испугом, не успев стереть с лица радостную улыбку от встречи. Мимическое сочетание этих эмоций выглядело столь же ужасно, как сутулая пресмыкающаяся винторогая собака. Сочетание было объяснимо.

Дело в том, что Шлямбур незадолго до этого, устав ждать продолжения беседы и моего возвращения из глубин меня (кстати, ждал он не очень долго — секунд десять), спросил:

— Как там Алина?

А я, значит, глупо улыбаясь в елки, с любовью и гордостью заявил:

— Скрипит, старая шарманка!

Мы еще немного посидели, думая каждый о своем: Шлямбур в легком шоке пытался понять, чего это я так о весьма красивой, далеко не старой и совершенно не скрипучей женщине, а я — про то, какая же мне досталась замечательная и навороченная синестезия! Последнего поколения! С мысленным пультом управления, интуитивно понятным интерфейсом и контекстным поиском, идеально правильно исполняющим команды в стиле «пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что»!

Философ-моралист был повержен. Наверное, убрался в свою глубокую темную келью разрабатывать очередную пугалку.

А Шлямбур, не дав насладиться триумфом, одним вопросом вбил в меня килограммов двадцать воздуха, заставив закашляться:

— Ну что, когда грабить идем? А то ребята уже заждались…

Мы общались со Шлепковским почти час. За это время с помощью синестезии и обычных расспросов (даже на сотрясение мозга ссылаться не стал — пенял исключительно на нетрезвую голову) мне удалось восстановить несколько утерянных, как я раньше думал — навсегда, часов пятницы. Дело, значит, обстояло так.

В ту пятницу в кафе на набережной собралась команда единомышленников из двух человек, а также один приглашенный специалист — киллер дядя Вова, двоюродный дядя Сергея Алексеевича.

Именно туда совершенно случайно я и забрел. Некстати для себя и весьма кстати для присутствующих. Я был принят за Крашанка и на своевольной волне «Шизы» весело подыграл этой ошибке, то ли прикалываясь, то ли действительно мастерски войдя в роль. Троица обсуждала свои насущные проблемы, с которыми я пообещал помочь — с легкостью мистера Хайда, за слова которого придется отвечать доктору Джекилу…

Примерно год назад Сергея Алексеевича посетила христианская мысль отдать кое-кому из малоимущих что-нибудь ненужное, но полезное. Но чтобы отдать что-нибудь ненужное, нужно было сначала что-нибудь ненужное украсть, так как купить таковое на скромную зарплату преподавателя было нереально. Таким образом, изначально вполне христианская идея, сделав значительный крюк и далеко обогнув православное милосердие, обрела статус бандитско-робингудовской и прочно поселилась в голове учителя истории из Новосибирска.

Робингудовской идея была в том смысле, что пострадать должен был какой-нибудь беспринципный богатенький кровопийца, сколотивший свой капиталец далеко не праведными делами и желательно при этом также не являющийся эталоном обаяния.

Сергей Алексеевич, существо худое и тщедушное, но с обостренным чувством справедливости (то ли из-за проблем с желчным пузырем, то ли из-за врожденной истеричности, доставшейся ему от матери, двоюродной сестры киллера дяди Вовы), весьма несдержанно относился к вопросам классового неравноправия и ряду других несправедливостей в этом мире.